Александр Сухов - Джоконда улыбается ворам

В основном Михаил Голицын «работал» в Санкт-Петербурге и в Москве. Следовало расширять географию своей деятельности, ориентироваться на Европу, тем более что у него возникло стойкое ощущение, что сыскная полиция буквально топает за ним по пятам. Неприятное чувство возникло после того, когда он под видом графа Воронцова, покупателя и собирателя картин, пришел в дом к Николаю Мосолову. Старик был не глуп и мог понять, что молодой человек, пришедший накануне, причастен к исчезновению его картин.

На счету у Голицына было немало блестящих дел, вызывавших восхищение у его коллег по цеху. Но сейчас следовало проделать нечто совершенно иное – украсть картину «Мона Лиза». От одной лишь мысли о масштабе задачи Голицын невольно передергивал плечами. Что ж, возможно, оно даже и к лучшему. Прежде никто не брал столь высокую планку. Значит, он будет первым!

Глянув на себя в зеркало, Михаил Голицын поправил сползшую шляпу и широко улыбнулся – право, его ожидает весьма интересное дельце!

* * *

Поднявшись в «Квадратный салон», Михаил Голицын сразу подошел к «Моне Лизе», подле которой стояли несколько человек и, задрав носы, восхищенно взирали на картину, растиражированную миллионами экземпляров открыток. Лишь только неискушенному может показаться, что в ней нет ничего выдающегося, но стоит лишь немного подле нее постоять и всмотреться в безукоризненные черты, как попадаешь под обаяние зрелища и начинаешь понимать, почему многие поколения художников признаются ей в любви. В картине скрывалась тайна, заложенная великим гением Леонардо да Винчи, разгадать которую не довелось еще ни одному из смертных. Художник любил эту картину, считая ее одним из лучших своих творений, он не расставался с ней даже на один день и, отправляясь в путешествие, неизменно брал ее с собой. И теперь, по прошествии четырех столетий, можно было сказать, что он не ошибался в своем мнении: картина продолжала будоражить умы людей глубиной своих тайн.

Голицын поймал себя на том, что попал под очарование широко раскрытых глаз, и ему потребовалось совершить над собой усилие, чтобы отойти от «Джоконды».

– Извините, я копиист, – обратился он к смотрительнице, крошечной сморщенной старушке. – Я бы хотел копировать «Мону Лизу». Когда удобно это сделать?

– У нас нет ограничений, месье, – охотно включилась в беседу старушка. – Но я бы посоветовала вам приходить рано утром, когда здесь никого не будет. А еще можно вечером, незадолго до закрытия музея. В это время народу тоже бывает мало.

– Мне нужно будет заполнить какие-то формуляры? – понизив голос, спросил Голицын.

Старушка удивленно посмотрела на художника:

– У нас как-то это не принято, месье.

– Прекрасно! Значит, я могу завтра приходить с холстом?

– Разумеется. Только я вас попрошу не занимать место близко перед самой картиной, – голос смотрительницы слегка посуровел. – У нас бывает очень много посетителей.

– О, да! Я все понимаю, – энергично отозвался Голицын. – Я расположусь немного поодаль. Так что я не буду никому мешать.

– Сколько вы будете копировать?

– Думаю, что неделю. В музее я стану делать наброски, подбирать краски. А основная моя работа будет дома.

– Понимаю, месье… Господа, прошу вас ничего не трогать, – смотрительница решительным шагом направилась к группе молодых людей, чрезмерно близко подошедших к «Моне Лизе».

Михаил Голицын покинул «Квадратный салон» и, миновав короткий коридор, свернул в туалет, разделенный узенькими кабинками. Двери были распахнуты, только крайняя, в которой обычно уборщицы хранят свои реквизиты, была заперта. Встав на ведро, стоявшее рядом, он заглянул внутрь кабинки: места немного, но его вполне хватит для того, чтобы переждать здесь ночь. Вряд ли охрана станет ломиться в закрытую кабинку с инвентарем для уборки.

Покинув туалет, Голицын прошел в следующий зал, не столь помпезный, как предыдущий, с полотнами Антониса ван Дейка, Петера ван дер Фосса; немного в сторонке висели три картины Рембрандта, среди которых выделялся портрет моряка, с легкой иронией посматривающего как на беспечных посетителей, так и на картины, висевшие на противоположной стороне.

Миновав Голландский зал, Голицын открыл служебную дверь – за ней боковая лестница уходила во двор. Дальше нужно только пересечь два дворика на первом этаже. Человек в одежде служащего не вызовет подозрения, даже если он будет нести в руках предмет, напоминающий картину.