Валентин Лавров: Триумф графа Соколова

Горький закашлялся, вытер салфеткой рыжеватые усы и закончил:

— Но среди этой бесформенной массы русских встречаются редкие, особенно способные, очень крепкие люди. И один из таких немногих — Аполлинарий Соколов. Так выпьем за него, пожелаем ему удачи. Хотя, признаюсь, я не во всем с ним согласен — России нужны перемены, и перемены коренные, революционные.

Горький по простоте воспитания не ведал, что неприлично в третьем лице говорить о присутствующем.

Соколов уперся взглядом в лицо знаменитого писателя:

— Революция — это переворот в жизни общества, слом устоявшегося, проверенного веками. Алексей Максимович, оглянитесь вокруг себя: Россия процветает во всех отношениях, развивается со сказочной быстротой. Русский народ, в котором вы так мало видите хорошего, в массе своей дело делает, созидает нашу великую Отчизну. А кто составляет революционные партии? В силу своей службы я отлично знаю эту публику. Гельфан-Парвус, Ульянов-Ленин, Свердлов, Натансон, Школьник, Минор и иже с ними — что они такое? Что хорошего они сделали для России? Да и вообще, что они умеют делать? Только организовывать доставку взрывчатки и сочинять лживые прокламации? Да и то небось к вам за помощью обращаются.

Горький сердито перебил:

— Почему вы так думаете?

— Потому что в силу своих профессиональных занятий многое знаю. Например, то, что начиная с седьмого года Ленин вас активно втягивает в большевизм.

— Цель, позвольте знать, какая?

— Вы богаты, знамениты, влиятельны. Ленин богачей и буржуазию ненавидит вообще, а конкретных носителей богатства обожает. Вот только по этой причине вы стали делегатом Лондонского съезда. Затем, у себя на Капри с помощью Луначарского, Базарова и прочих вы организовали университет для приезжающих из России рабочих. Известно и то, что с этого года вы, Алексей Максимович, редактируете отдел большевистского журнальчика «Просвещение».

Горький был несколько огорошен:

— О, вы и впрямь хорошо осведомлены! И не только обо мне, но и о моих товарищах…

— Поговорите с любым из этих «товарищей», как вы, думаю, разговариваете с Ульяновым-Лениным. Россия им чужда. Они все люто ненавидят русский народ и ваши мысли о нем вполне разделяют. Вы и сами знаете, что тот же Ленин русский народ иначе как «сволочью» не именует. Так почему эти типы, рискуя жизнями и свободой, пытаются «осчастливить» этот народ, сделать в моем Отечестве революцию? Нет, не ради блага России. Ради собственной мании величия, ради желания дорваться до власти. Это все, без исключения, отпетые мошенники и негодяи. А тот, с кем, Алексей Максимович, вы особенно дружите, — это исчадие ада…

— С Лениным, что ль? — усмехнулся Горький в усы. — Этот лысый, картавый и некрасивый, внешне почти безобразный человек обладает исключительной силы умом. Да, он разделяет мои мысли о русском народе. Лучше быть, граф, трезвым скептиком, чем заблуждающимся Маниловым. Мы с Лениным не верим в разум масс, в разум же крестьянской массы — в особенности. Этой инертной силе нужна зажигательная идея. Ее несет Ленин, который может освободить темную массу из плена хищников!

Тут вскочил со своего места Бунин. Он дружил с Горьким лет пятнадцать, считался близким ему человеком, ездил в Сорренто, но дружба Алексея Максимовича с большевиками претила и ему. Бунин гневно сверкнул очами:

— Да, народ сам говорит про себя: «Из нас как из дерева — и дубина, и икона». И святой Сергий Радонежский, и какой-нибудь кровавый Емелька Пугачев.

Шаляпин поддакнул:

— Нас нельзя сравнивать с человеком европейским. У нас свой мир.

Бунин, меча искры глазами, продолжал:

— И мир прекрасный. Вы желаете, господа разрушители, сломать тот огромный, ломящийся от всякого изобилия дом, чтобы на его месте соорудить свою нищую хижину? Но этот дом создан трудами многих и многих поколений, нашими замечательными предками. И мы не позволим его ломать всяким проходимцам!

Горький насмешливо процедил:

— Конечно, коли не позволите… Да вас никто, господа буржуи, и спрашивать не станет.

Шаляпин, желая прекратить излишне горячий спор, обратился к Соколову:

— А помнишь, Аполлинарий Николаевич, как мы в позапрошлом году всей славной компанией плавали по Волге на пароходе? Зеленые берега с их селами и церквушками, запах воды и рыбы, просмоленные канаты, фланирующая по палубе публика первого класса…

Бунин засмеялся:

— Дамы прохода не давали нашему графу, всех мужчин зависть брала!