— У меня приказ, разрешающий мне поговорить с господином Вудом.
Топклифф взял из жаровни холодное железное тавро для клеймения преступников и лениво хлопнул им по ладони.
— Шекспир, в этом нет нужды. Вуд мне все рассказал, словно на исповеди, раскрыл все тайны. Да что там, он даже признался в том, что украл строительный лес из Королевских доков. А еще в том, что я — голландский осел, хотя за это его сложно будет обвинить в предательстве.
— Под пытками человек будет утверждать, что черное — это белое. А теперь отведите меня к Вуду, или будете держать ответ перед господином секретарем.
Топклифф презрительно осклабился. Он швырнул тавро в жаровню.
— Отлично, следуйте за мной, юноша.
Топклифф подошел к двери в кирпичной стене пыточной и, отодвинув засов, распахнул ее. Внутри света не было, он проникал только от тусклых фонарей из комнаты пыток. Шекспир сначала ничего не мог разглядеть, но, когда глаза привыкли к темноте, в дальнем углу он увидел нечто похожее на мешок со свеклой. В нос ударила привычная тюремная вонь, но он не отшатнулся и вошел в устеленную соломой комнату.
— Господин Вуд?
Ответа не последовало. До его слуха донеслось чье-то прерывистое дыхание.
— Господин Вуд, это Джон Шекспир. Я хочу поговорить с вами, — Шекспир повернулся к Топклиффу. — Вы не принесете этому человеку воды?
— У него есть вода. Если она ему не нравится, то пусть пьет собственную мочу.
— Я хочу поговорить с ним.
— Ну так говорите.
— Наедине.
— Как пожелаете.
Топклифф сделал шаг назад, собираясь захлопнуть дверь, но Шекспир вставил ногу в проем.
— Мне нужен свет. И принесите ему хорошую еду и немного эля, или я напишу королеве о том, как вы заботитесь о тех, кого допрашиваете от ее имени.
— Плевать я хотел на ваши угрозы. Королева знает, чем я ради нее занимаюсь, и весьма этим довольна.
— Какой бред вы несете.
— Уверяю вас, Шекспир, это правда. Я обо всем рассказываю королеве, когда предаюсь с ней любовным утехам, и она, обезумев, кричит от наслаждения.
Топклифф рассмеялся, но Шекспир не поддался на эту уловку. Он знал, что Топклифф постарался наступить на больную мозоль, описывая свои отношения с королевой таким вульгарным образом. Елизавета ни за что не позволила бы запятнать себя подобными отношениями со своим наймитом.
— Желаете, чтобы я передал ей ваши слова?
— Желаете, чтобы вам проломили голову? Желаете, чтобы я донес господину секретарю о ваших постельных утехах? Скажите, Шекспир, что случилось с вашей правой бровью? Ха! Я все о вас знаю. Да вы такой же, как и все эти папистские женоподобные мальчики. Боже, будет вам ваша чертова свеча и еда. Но, возможно, заключенный возжелает свежеиспеченного пирога с угрями и дроздами, а затем изысканных марципанов…
Шекспир покраснел. Откуда Топклифф узнал о мамаше Дэвис и Изабелле Клермон? Он следил за ним? Она рассказала ему? А если и так, то зачем?
Пока Топклифф приказывал одному из своих слуг принести объедки со стола, Шекспир, глубоко вздохнув, подошел к съежившейся фигуре в углу. На заключенном все еще была одежда джентльмена, но она была в пыли и грязи этой адской камеры. Шекспир обнял его одной рукой.
— Господин Вуд, вы можете говорить?
Глаза Вуда блеснули в темноте.
— Да, но я ничего не скажу.
Его голос был сиплым.
— Я здесь, чтобы помочь вам.
— Полагаю, это очередная уловка Уолсингема.
— Кэтрин — госпожа Марвелл — сказала, что вы невиновны.
— А какая разница? Я весь переломан. Вот, значит, как работает английский закон: он калечит невиновных до тех пор, пока они не признаются в том, чего не делали. Что ж, сэр, я не буду говорить ни с вами, ни с этим животным Топклиффом. Что бы он ни говорил вам, я ничего ему не сказал.
Вуд привалился к стене.
— Доверьтесь мне, господин Вуд. Во имя Христа — вашего Христа и моего — я клянусь, что пришел сюда, чтобы помочь вам, а не навредить. Прошу вас, доверяйте мне. Это наша единственная надежда…
В комнату вошел слуга Топклиффа, коренастый юноша с лоснящимися волосами и первой, похожей на дымку, бородкой. Он принес кувшин эля, немного хлеба и подсвечник. Слуга сунул свечу Шекспиру, демонстративно плюнул в кувшин с элем, затем поставил кувшин на пол, расплескав добрую половину его содержимого, потом швырнул хлеб, поддав кусок ногой.
— Надеюсь, это тебя прикончит, — произнес слуга с деланой мрачностью.
— Спасибо, юноша. А теперь иди.
— Оставляю вас с этой грудой дерьма. А меня зовут Николас Джонс, и я вам не какой-то там «юноша».
Читать дальше