Шекспир все понимал. За последние полвека на пиках у входа на Лондонский мост слишком часто появлялись головы казненных Говардов.
— Конечно. Но я хотел поговорить с вами, Джонсон. Мы могли бы побеседовать в каком-нибудь тихом месте? Недолго.
Джонсон провел Шекспира через зал, затем по боковому коридору и вниз, в свою комнату в той части дома, где жили слуги. По сравнению с роскошной залой хозяина комната дворецкого была просто убогой, но в ней горел камин, стояли кресла и небольшой дубовый стол.
— Это мое убежище, — сказал Джонсон, — здесь я прячусь от дневных забот и планирую работу слуг.
На Джонсоне была соответствующая его положению дворецкого одного из самых влиятельных людей Англии ливрея: белый шелковый камзол с золотой отделкой и черные лосины. Он был красивым мужчиной лет тридцати или чуть старше, среднего роста, с темными волосами и подстриженной бородкой. Его приятная внешность и обаяние заставили Шекспира задуматься. Он вспомнил, что Кэтрин Марвелл мимоходом обронила, что леди Бланш и ее любимый не могли быть вместе. Женщина благородного происхождение не может сочетаться браком со слугой.
— Итак, господин Шекспир, чем могу помочь?
— Я хотел бы узнать больше о леди Бланш.
— Как я уже говорил вам, мы все скорбим об этой утрате.
— Как давно вы служите у лорда Говарда?
Джонсон был непреклонен.
— С детства. Моя мать работала на кухне его светлости. Я был воспитан в этом доме и дослужился до дворецкого.
— Уверен, что вы усердно трудились. Вы жизнерадостный человек. Наверняка, все вас очень любят.
— Надеюсь.
— А леди Бланш вы нравились?
— Господин Шекспир, что вы хотите этим сказать?
— Вы были ее любовником?
Джонсон погрузился в молчание. Затем произнес:
— Скажите, господин Шекспир, если я буду говорить с вами откровенно, вы не передадите мои слова его светлости?
Шекспир внимательно посмотрел Джонсону в глаза, и ему показалось, что он не лжет, но этого было недостаточно.
— Как вы понимаете, Джонсон, я не могу этого обещать. Но я могу заставить вас говорить правду. Так что лучше начинайте первым. Я уважаю честность. Иначе вас допросят с пристрастием, чего бы мне очень не хотелось.
Джонсон кивнул. Слабая улыбка скользнула по его губам.
— Надеюсь, что понимаю, о чем вы. Да, господин Шекспир, я был ее любовником. Нет, больше, мы любили друг друга. Ее смерть разбила мне сердце.
— Будь она жива, вы должны были стать отцом ее ребенка?
Казалось, еще немного и Джонсон расплачется, но он сдержался.
— Да. Но нам было бы нелегко. Его светлость ни за что не позволил бы ей связать свою жизнь с простолюдином. Мы хотели бежать во Францию или еще куда, но, боюсь, это было бы невозможно. Как бы мы там жили?
— Это под вашим влиянием она приняла католичество?
Джонсон отвернулся, чтобы Шекспир не видел его страданий.
— Не совсем так. Мы много беседовали. Долгое время она была одинока, большинство членов семьи ее не принимало, за исключением его светлости. Она приходила ко мне, и мы часами разговаривали обо всем: о религии, музыке, науке, о серьезных вещах для нас, молодых людей, но нам был очень интересен и окружающий нас мир. У нас было много общего, поскольку в этом доме мы оба были чужаками. Однажды она спросила меня, не католик ли я. Наверно, у нее были какие-то догадки на этот счет. Я признался, что католик. Ее это очень заинтересовало, и я согласился взять ее с собой на мессу. Там она и познакомилась с Кэтрин Марвелл, с которой, как я понимаю, вы знакомы, как и со многими другими.
— Но в то время вы еще не были любовниками?
— Нет. Это случилось в конце прошлого лета. Какое-то время Бланш хотела отправиться послушницей в итальянский монастырь. Но передумала. Между нами вспыхнуло чувство, и вскоре мы стали любовниками. — Он помолчал, затем уже тише произнес: — Молю вас, не судите нас строго.
— Все зависит от того, насколько вы мне поможете. Расскажите мне об этих тайных мессах. Кто на них присутствовал? Среди присутствующих был фламандец? Какие священники служили мессу?
— Я не могу вам этого сказать, господин Шекспир.
— Мне нужно это знать. Вы должны мне это сказать.
— Господин Шекспир, я не могу. Вы хотите, чтобы я предал тех, кто мне доверился?
— Да, Джонсон, хочу. Это дело государственной важности. Я считаю, что фламандец представляет опасность для государства. Я должен узнать его имя и местонахождение, а вы можете мне в этом помочь.
— Простите, но больше я вам ничего не скажу.
Читать дальше