Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Ну а я за полтора рубля на Сухаревке сейчас купил, какой-то офеня торговал. Да у него еще много старинных книг — в кожаных переплетах. Целый короб!

— Что ж ты его упустил? Ведь это кого-то из богатых коллекционеров обчистили.

Жеребцов самодовольно улыбнулся:

— Изволите обижать! Я, Аполлинарий Николаевич, его не упустил! Он в приемной под конвоем Вани Гусакова, прямо вместе с коробом. Ввести?

Ввели офеню — старенького, седенького старичка с маленькими выцветшими глазками. На плече он тащил короб с книгами. Соколов стал рассматривать их и едва удержался от восторженного возгласа: в основном это были гравированные издания, вышедшие в царствование Петра I, особенно высоко ценимые. Тут и “Новая артиллерия” 1711 года, и “История о орденах” 1719 года, и “Феатрон” 1720 года, и многое другое.

— А это что? — изумился более прежнего Соколов. — Беловой автограф Пушкина “На холмах Грузии”? Дед, ты кого обчистил? Быстро говори!

Старичок не испугался, весело затараторил:

— Ты, господин командир, не ругайся, а слухай! Эти книги дал мне сусед Портнов, он ломовой извозчик. Давно приставал: возьми да возьми, дескать, на комиссию! Уговорил мне на голову. Только на Сушку пришел, как вот этот жердяй, — он мотнул в сторону Жеребцова, — меня под микитки — и сюды.

— Я тебя отпущу, если ломового Портнова поможешь отыскать.

— Хучь сей миг! — с живостью ответил офеня. — Жительство имеет в доме Лобачевского на Сретенке, по суседству с храмом Успенья.

Соколов приказал:

— Коля, возьми авто, привези ломового. Очень любопытно, где он такими редкостями разжился.

Не прошло и часа, как перед Соколовым сидел русый мужик лет сорока, плотного сложения, в полосатых набойчатых штанах и с синими ластовками на кумачовой рубахе.

— Ну, Портнов, как же ты дошел до жизни такой? — строго сдвинул брови Соколов. — С книгами-то нехорошо получается...

Явно туповатый, медленно вращая белками глаз, ломовой долго переваривал услышанное. Вдруг он брякнулся Соколову в ноги, заголосил:

— Бес попутал! Это я, точно, тово...

— Встань! И толком говори, по порядку.

Ломовой выпил целый графин воды, утёр ладонью толстые губы и слезливым голосом начал:

— На день святого Тихона Амафутского приключилось... Отвез по уговору гречку, шесть мешков, купцу Полуляхову, в самом конце Мещанской. А тут, как на грех, дядя приличный на вид подвернулся. Значит, подряжает. “Видишь домик на углу Крестовского? — говорит. — Это мой домик. Ты не сумлевайся, входи, я там на ступеньках две поклажи поставил. Положи их на телегу и ко мне. А я тут пока товарища дожидаю”. Только все это он набрехал, потому как никто к нему не подходил.

— И чего же ты нагрузил на телегу?

— Я сказал: две поклажи! Одна — потрет тяжеленный, а другое — вот эти, будь неладны, книги. В бауле лежали. За дверями входа прямо на лестнице стояло. И отвез я, значит, дядю на Каланчевку, в “Петербург”. Он снял нумер, и я ему отнес туда потрет. А про книги дядя забыл, волновался он чего-то, все рука об руку чесался и бормотал про себя слова разные: “Лукерья, дескать, Лукерья!”

— И ты чужие книги присвоил?

— Чтой-то — “присвоил”? Потому как он сам забыл. Да я очухался уже на Мясницкой, заглянул в баул, думал, там чего путное, а там — книги, тьфу! Не возвращаться же из-за такой ерунды?

Ломового извозчика Соколов отправил в камеру, а сам устроил маленькое совещание с Жеребцовым:

— Коля, тебе не кажется, что рассказ Портного напрямую связан с нераскрытым убийством кухарки в 1-м Крестовском? И место, и время совпадают.

И ломовой упомянул про “потрет”. У него ведь все картины — “потрет”. Тогда газеты трубили про украденного Рембрандта.

— Принеси дело!

Соколов быстро пробежал глазами несколько тощих страничек и с неудовольствием произнес:

— Надзирателю Костину только за коровами надзирать, а не преступников ловить! Он даже вскрытие не провел, полагая, что смерть наступила в результате повреждения свода черепа молотком. И не опроверг нелепое утверждение Бидмана, что убийцы, явившись в дом к нему, стали в незнакомой кладовке искать молоток, желая стукнуть им по голове Лукерью. А что та в это время делала? Спокойно ждала? Я еду с обыском к Бидману. Ты, Коля, загляни в “Петербург”, выясни обстоятельства и потом ко мне, в Крестовский переулок.

...Федор Анатольевич встретил нежданных гостей в одних подштанниках, ибо давно вкушал сон. Увидав сыщиков и ломового Портнова, страшно побледнел, руки его мелко заходили. Он пролепетал: