Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— А зачем ломового извозчика одного послали в ваш дом?

Так понятно — зачем. Думаю, если кто увидит, что посторонний тащит, то больше веры мне при следствии будет. Так и получилось. Только от волнения баул и телеге забыл. Зато знакомый столяр раму немного переделал, и я Рембрандта Клевером закрыл. Тайком любовался!

И тяжело вздохнув, Бидман закончил:

— Теперь и убедился, что эта картина действительно приносит несчастье тому, к кому попадает.

...Был суд. На вопрос прокурора: “Почему вы наняли ломового, а не обычную коляску?” Бидман ответил: “Понято почему: на гривенник дешевле!” Присяжные признали Ф.А. Бидмана виновным в непредумышленном убийстве (в советское время неосторожное убийство, ст. 106). Коллекционер провел в заключении четыре месяца. Оказавшись на свободе, тут же продал Рембрандта, чем доставил сестре много радости и двадцать тысяч рублей.

Эмигрантская газета "Последние новости", выходившая в Париже под редакцией П.П. Милюкова, 17 апреля 1925 года опубликовала сенсационную заметку. В ней сообщалось, что убийца Григория Распутина Феликс Юсупов сумел обмануть большевистских таможенников. Замазав пустяковыми пейзажами две великолепные картины Рембрандта, он вывез их за рубеж. Привычка к широкой жизни заставила его заложить эти картины за полмиллиона долларов американскому миллионеру Уайндеру. Когда Юсупов захотел долг отдать, американец отказался вернуть залог. Газета сообщила, что одна из картин — "Дама со страусовым пером ".

Счастливей могла быть судьба пушкинского автографа "На холмах Грузии ". В 1970-е годы его за гроши купил в какой-то парижской лавчонке известный тамошний антикварий Александр Полонский. Фотокопию он передал в Пушкинский Дом. Автору этих строк говорил, что намерен передать и сам оригинал. Но внезапная смерть Полонского весной 1991 года помешала это сделать.

Что касается подносного экземпляра "Лирических сочинений ” Василия Капниста, некогда принадлежавшего Александру Благословенному, то недавно я видел его в одном частном собрании. Книги всегда переживают своих владельцев, и это очень хорошо.

В предрассветный час ночная стража Кремля завершала обход. Вдруг один из стражников тревожно произнес: “Смотрите, двери в Оружейную почему-то приоткрыты!..” Освещая путь электрическими фонарями, стражники вошли в вестибюль. Их взору предстала страшная картина: раскидав руки, на полу лежал сторож Огнев. Его лицо закостенело в смертном оскале, из груди торчала рукоять кинжала.

Древняя людная Москва пробуждалась в солнечных бликах золотых маковок полутысячи церквей, в движении тяжело груженных ломовых розвальней, невероятной красоте старинных домишек, в громе и звоне конок, в деловито растворяемых лабазах и лавчонках, в улыбчивых, счастливых лицах горожан, уже наполнявших улицы и переулки.

И лишь за лубочно красивой стеной Кремля, в полной света и чарующей глаз архитектурными пропорциями Оружейной палате, сооруженной державной волей великого Императора Николая I, сыщики столкнулись с гнусным деянием преступных рук.

В Бронной зале, расположенной на втором этаже, была раскорежена витрина. Злоумышленник сорвал внутренний запор и похитил ерихонскую шапку Александра Невского. Из лежавшей рядом пояснительной таблички явствовало, что она украшена более чем пятьюстами драгоценными камнями и что на нее только золота пошло более полутора фунтов (фунт — 409,5 грамма).

Сыщики, как обычно, работали не спешно, но споро. И лишь Соколов, скрестив на могучей груди руки, наблюдал как бы со стороны, медленно прохаживаясь мимо алебард, мечей, шлемов и кольчуг. Этот фон очень шел ему, словно знаменитый сыщик был рожден для ратных рыцарских подвигов. В мягком кресле, где обычно сидит смотритель, находился убитый горем хранитель Оружейной палаты Арсеньев.

Соколов вдруг быстро наклонился и из-под портьеры достал носовой платок. На нем было вышито “А.П.” Сыщик обратился к хранителю:

— Георгий Васильевич, уборщики могли не заметить эту штучку?

— Нет, они тщательно убирают — сразу же после закрытия.

Через зал, широко и размашисто вышагивая, спешил Жеребцов. Сияя улыбкой, он произнес:

— Аполлинарий Николаевич, пуговка! Поднял в луже крови. Протер, смотрите, вся светится — перламутровая! Похоже, пиджачная.