Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

Тем не менее раза два-три у Гофштейна были неприятности с полицией. Однако большой ум выручал ювелира: он давал кому надо и сколько надо, и его, обозвав плохим словом, выбрасывали из полицейских дверей. Лучшего и быть не могло, но Гофштейн к старости стал очень всего бояться и по этой причине упускал иногда свою большую выгоду.

Так едва не произошло в тот июльский день, когда к нему пришел какой-то тип в кепи и длиннющем двубортном пиджаке с оторванной пуговицей.

Тип вежливо снял кепи:

— Это у вас покупают по выгодным ценам караты?

— Это у нас по самым выгодным ценам покупают! — тряхнул седыми пейсами Гофштейн. Ему очень нравились те объявления, которые он печатал, так как под “выгодой” каждый понимал свое.

Тип выволок из брючного кармана массивное бриллиантовое ожерелье, так что у Гофштейна зарябило в глазах от блеска и мелко задергалась какая-то жилка на правой щеке. Но у него все-таки было замечательное самообладание, и потому Гофштейн равнодушно произнес:

— Сколько?

— Хочу знать вашу выгодную цену! — хитро ответил тип. И начал врать: — Это от моего деда в наследство осталось. Если вам дорого, могу и к другому пойти.

— Вещичка неплохая, но глядите, вот желтоватый цвет, вот уголёк, да и подбор камней без иллюзии, а тут, кажется, пузырек, — в свою очередь понес галиматью Гофштейн и сразу же решил вещь не упустить. Подумал: “Не менее тридцати тысяч за нее сорву!” — и сразу весь вспотел.

— Как сударь, будет угодно, могу дать вам просто превосходно: пять тысяч наличными.

Тип протяжно свистнул и замотал головой:

— За такие гроши — никогда.

— И сколько вы, интересно, желаете? — кисло протянул Гофштейн.

Тип задумался и решительно произнес:

— Шесть — и ни копейкой меньше.

Гофштейн заворчал:

— Всем хочется выпить мою кровь, но сердце мое доброе, каждому нужен праздник. — Он отмусолил ассигнации. — Тут ровно пять тысяч четыреста. Сегодня больше нет у меня. Приходите завтра после обеда, отдам остальные.

Тип злобно зыркнул глазами, забрал деньги, натянул кепарь на уши и, не прощаясь, ушел.

Всю ночь Гофштейн ворочался в постели, тяжело вздыхал, пил сердечные капли, и его голова лопалась от разных беспокойных мыслей. Он уже очень раскаивался, что связался с типом и его бриллиантами. Вещь была настолько замечательной, что без крови и шума здесь не могло обойтись. Гофштейн рассуждал: “Этот Фоня Квас — отпетый уголовник, явный убийца — сейчас гуляет где-нибудь в трактире, сорит деньгами, болтает нетрезвые глупости. Конечно, его арестуют, он покажет на меня. И что тогда? Тогда прощай хорошая жизнь и здравствуйте тюремные нары. В моем возрасте в остроге сидеть неприятно. Это ведь меня с разбойником сравняют. А что если сейчас уже придут за мной? Ох, зачем я сделал такую большую глупость?”

С трудом дождавшись утра, он побежал в участок. Выложил перед опешившим дежурным ожерелье и все рассказал. Дежурный позвонил в городской сыск. Уже через полчаса Кошко закрыл бриллианты в свой сейф, а делом этим — явно нечистым! — поручил заниматься самому Соколову.

На квартире ювелира Гофштейна устроили засаду. На третий день загремел звонок и на пороге появился тип с уголовной мордой, в дорогом костюме явно с чужого плеча и кепкой на ушах.

Вошедшего без дальних разговоров схватили, нацепили наручники и отправили в Большой Гнездниковский — в сыскную полицию. Арестованный был калачом тёртым. Себя называть отказался, но провинциальный акцент говорил о том, что в Москве этот тип — гость. Про ожерелье твердил одно и то же:

— Нашел в Эрмитажном саду, на дорожке лежало...

Соколов приказал Жеребцову:

— Чем терять время на этого типа из альбома Чезаре Ломброзо, проще толкнуться с другого входа: если ожерелье украдено или — что сомнительно! — потеряно, то владелица наверняка подала в полицию заявление. Так что, Николай, проверь и доложи!

Уже на другой день исполнительный Жеребцов стоял перед начальником:

— Аполлинарий Николаевич, обзвонил все участки — такого заявления не поступало. Разговаривал с петербургским начальником сыска Филипповым — тоже нет.

— Тогда иди к Филлеру — это контора на Мясницкой, тридцать два, она дает объявления во все газеты и журналы. Составь текст: “Найдено ценное ожерелье с двумя черными бриллиантами, тремя изумрудами...” Пусть к нам обратится пострадавший.

Едва Жеребцов удалился, как в кабинет вошел Кошко: