Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Ай, больно!

И веселый голос Жеребцова разрезал воздух:

— Стыдно, дядя, бегать от старших по званию!

Когда Соколов прибежал на голоса, он увидал Жеребцова с генералом Обуховым и двумя жандармами. Луканов лежал на земле. Жеребцов извиняющимся голосом произнес:

— Простите, Аполлинарий Николаевич, вопреки вашему запрету, решили подежурить здесь.

— И не зря, — было согласился Соколов, но тут же, напуская суровый вид, произнес: — Дитя природы, за нарушение приказа будешь наказан!

Соколов вернулся домой триумфатором. Столыпин телеграммой выразил свою благодарность, а из Петербурга пожать герою руку прибыли Курлов и товарищ министра внутренних дел Лыкошин.

Соколов решил покончить со своей одинокой жизнью. Он посватался к княжне Марии Егоровне и получил согласие. Ее отец скончался в сентябре, как раз на Рождество Пресвятой Богородицы. Свадьбу пришлось отложить. По прошествии должного срока траура молодых обвенчал в Богоявленском соборе в Елохове отец Николай Воробьев.

Больше всех радовалась Анна Алексеевна. В честь торжества ее повар Жан приготовил черепаховый суп. Однако спустя месяц после свадьбы старая княгиня скончалась. Почти все ее громадное состояние, включая три больших дома в Москве и попугая в клетке, отошло по завещанию к Марии Егоровне.

Попугай, в связи с особой направленностью его речи, был отправлен в ссылку — в мытищинскую усадьбу Соколова. Здесь бывалый взломщик сейфов Буня Мильштейн научил способную птицу задавать вопрос гостям: “По фене ботаешь?’’

Но гораздо раньше П.П. Луканов предстал перед закрытым военным судом. Было доказано, что, подсыпав в чай мощное снотворное некрофин, он задушил во время глубокого сна пятнадцать человек. Их трупы он скармливал свиньям, а начисто обглоданные скелеты были вытащены из колодца. Эти кости были представлены суду. Разумеется, Герасимов замешан тут не был.

Убийца был повешен.

...Минут годы. Бестолковая и непоследовательная политика руководителей Империи толкнет Россию в кровавые руки интернационального большевизма.

Бывшие шефы охранки Герасимов и Курлов окажутся в городке, что на речке Сене — в Париже. Как заведено, они поспешат сочинить мемуары. Забавно, что вербовку Петрова-Воскресенского каждый из них припишет именно себе. Виновных в развале великой России не найдется.

Порой на разных юбилеях, до которых мы такие охотники, они будут сталкиваться с желчным, высохшим человеком с горящим, безумным взглядом. Это фанатичный “разоблачитель” чье усердие было явно не по его разуму, — Владимир Львович Бурцев. Понятно, что жандармы руки ему не протягивали, как, впрочем, и друг другу. Разброд и взаимные обвинения продолжались.

Кровавые дела маньяка с полуинтеллигентным лицом Луканова, казалось, навсегда канули в Лету. Но, как это часто бывает в истории преступности, у него нашелся последователь. 25 июля 1924 года самая крупная русская газета в Париже “Последние новости” опубликовала сенсационную заметку. В ней рассказывалось, что в Восточной Пруссии арестован мясник Ганс Хаарман по кличке “Толстый Ганс”. Этот Ганс был осведомителем политической полиции и имел собственную мясную лавку. Будучи ярым патриотом фатер-ланда, он повесил объявление: “Французам и бельгийцам ничего не продается. Только для немцев!”

Ганс сотрудничал с реваншистскими нелегальными организациями и тайком проводил нелегалов через границу. Но некоторых из них — наиболее молодых — убивал. Их кровь он выпивал, а мясо продавал в своей лавке. Лишь доказанных жертв оказалось двадцать восемь.

Знать, нет такого свинства, которое нельзя было бы превзойти.

Страшное преступление было совершено невиданным до того способом. Преступник полагал, что разоблачить его будет невозможно, что это выше сил человеческих. Но против адова зла восстал гений великого сыщика.

Три недели свадебного путешествия промелькнули сладостным мгновением. Аполлинарий Соколов со своей очаровательной супругой побывал в Париже. Молодые бродили по Большим Бульварам, где в антикварном магазине приобрели большую картину великого Шарля Лебрена, выложив кучу франков, поражались величием Пантеона, любовались мельницей Монмартра, отыскивали книжные редкости у букинистов на набережной, входили в заманчиво сверкающие двери фешенебельного ресторана “Максим” на Королевской улице.