Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

Сахаров продолжал:

— Меня не перестает удивлять та злоба, с какой эти господа относятся к России! Ненавидят «прогнившее» самодержавие, «распутное» духовенство, «погрязшее в разврате и пьянстве» дворянство, чиновников-«взяточников», «рабский и покорный» народ, но отстать от этого государства, оставить его в покое, не призывать к резне и переворотам не желают. Эти самозваные «благодетели» как вши паразитируют на здоровом народном теле. Тот же Ленин уже два раза без полезного результата обращался в министерство иностранных дел Германии. Просил денег, чтобы взорвать Россию изнутри. И еще за небольшую доплату обещал сделать мировую революцию. Германцы к последней идее отнеслись с иронией. Мировую революцию они не заказывали. Но, как нам удалось выяснить, на расшатывание России изнутри теперь готовы отпустить миллионы. И здесь не обошлось без влияния Гельфанда-Парвуса.

Соколов вдохнул морозный воздух, кивнул головой:

— Стремительно развивающаяся Россия германцам, да и другим государствам, — кость в горле. И этот полусумасшедший Ленин для них находка.

Мороз к полуночи крепчал. Сахаров зябко поежился:

— А вот и трактир Панкина на пути — его нельзя обойти. Время еще есть, пойдем согреемся.

И вдруг остановился, положил руки на плечи приятеля:

— Если удастся получить полные списки большевистской агентуры в России и сделать упреждающий удар, то мы надолго отобьем у германцев охоту совать нос в наши дела.

В трактире в этот поздний час было малолюдно. Половой провел важных гостей к столику, смахнул со стульев невидимую пыль, торопливо поменял скатерть и даже притащил откуда-то вазочку с полуувядшими оранжерейными цветочками. Старший половой угодливо изогнулся:

— Чем ваши превосходительства собственному чреву потрафить прикажут? Нынче паровая стерлядка — истинно восхищение чувств. Такую царю эфиопскому подать не зазорно.

— Неси, любезный, водки графинчик да под нее соленые грузди и огурчики нежинские, — приказал Соколов.

Выпили по первой. После мороза показалось особенно хорошо, а от скорой разлуки на душе сделалось грустно. Сахаров заботливо-наставительно произнес:

— Каждую минуту помни: едешь не в Россию, где тебе все с рук сходит. Эти бронштейны-ленины и со своими не церемонятся... Наш человек в большевистской партии сообщил: кто-то донес им, дескать, «Штакельберг не настоящий едет». Это очевидное предательство, утечка секретнейших сведений. Исходит из самых министерских верхов. Но кто предатель? Пока не знаю. После этого Ленин потребовал от связника портрет настоящего Штакельберга. И он получил... твое фото.

Соколов удивился:

— Каким образом?

Сахаров рассмеялся:

— Наш связной предложил жертве твоей необузданной страсти — германской шпионке Вере Аркадьевне встретиться с тобой в Поронине. Дама эта, понятно, испытывает к тебе самые пылкие чувства. Она с радостью согласилась. Связной назначил ей встречу в Кракове, откуда рукой подать до Поронина. Там он ей вручил твое фото — для передачи Ленину. Она приехала к большевистскому вождю и отдала фото, подтвердив: «Это Штакельберг! Я его как облупленного знаю!» И теперь, изнывая от страсти пылкой, дожидается тебя в Поронине. Но будь осторожен: Ленин дьявольски умен и

проницателен.

— Резидент в Берлине надежен?

— Вполне! У него есть все необходимое, чтобы сделать из тебя «природного» берлинца. — Взглянул на карманные часы. — О, надо спешить, «Норд-экспресс» даже тебя ждать не будет. Я на перрон не пойду. Проводники германские поголовно все шпионы.

Простились у входа на вокзал.

Спустя несколько минут раздался короткий тревожный звук колокола. Паровоз выпустил горячо шипящий пар и медленно двинулся в таинственную мрачность ночи. В одноместном купе международного вагона, пахнувшего дорогими духами, кожей и каучуком, задумчиво сидел атлет с лицом, полным мужественной красоты. В его кармане лежал паспорт на имя Карла Биркгана, коммивояжера из Пернова Лифляндской губернии.

Через тридцать три часа, миновав Вильну, Эйдкунен, Шнейдельмюн и прочие крупные и мелкие железнодорожные узлы, блестящий маслом и никелем паровоз весело вкатил под стеклянную крышу Фридрихштрассебан-хофа.

Соколов вновь испытал приятное чувство азарта, которое приходит к охотнику, идущему брать матерого зверя.