Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

Соколов уже знал, что Ленин почти каждый вечер проводит в самом замечательном и посещаемом местном заведении — трактире. Он приказал:

— Хватай баул и топай к трактиру.

Мадьяр обрадовался:

— Руссиш? Революсионер?

Соколов удивился: «И впрямь здесь целый российский заговорщицкий штаб, если местная рвань в каждом прибывшем предполагает русского смутьяна!» Вслух произнес:

— Я немец! Иди быстро и не разговаривай.

Трактир стоял недалеко от станции, в самом начале деревни. Это было приземистое здание, сложенное из толстых, почерневших от солнца и дождя бревен. Внутри царило оживление — в табачном дыму гуляла многочисленная публика.

За стойкой действовал полный чувства собственного достоинства и с объемистым чревом кельнер в клетчатой жилетке и с длинной прядью волос, кокетливо закрывавшей обширную плешь.

Соколов, желая справиться о ночлеге, направился к кельнеру. Вдруг он увидал рыжего человечка в пролетарской кепчонке, с клочкастыми усиками и жидкой бороденкой. Рыжий привалился плечом к стойке и потягивал водку из рюмки. Он что-то оживленно рассказывал невзрачному человеку с длинными, плохо чесанными волосами и мрачным выражением лица.

Все взоры с любопытством уперлись в вошедшего.

Глаза рыжего и Соколова встретились. Между ними словно пробежала искра. Они сразу узнали друг друга. Лицо рыжего облилось смертельной бледностью, сухонькие пальчики мелко задрожали. Он вскочил с табурета.

Соколов подошел к рыжему, внимательно заглянул в его лицо, словно сравнивая с полицейской фотографией. Идентификация прошла успешно. Гений сыска вежливо приподнял шляпу, по-немецки произнес:

— Рад видеть вас, герр Ленин!

Ленин ожидал прибытия с вечерним берлинским поездом Цигеля. Этот Цигель должен был принести новость: «Штакельберг ликвидирован!» Но вместо убийцы явился тот, кого Ленин уже представлял трупом.

Аппарат для принятия мгновенных решений работал четко: «Цигель акцию не провел? Как вести себя? Самым естественным и дружелюбным образом. А где Цигель? Сбежал с “трупными” деньгами? В любом случае с него следует содрать эту тысячу марок, что за “мокруху” получил. И вообще, такое легкомыслие в делах серьезных недопустимо. Надо приказать, чтобы этого дерьмового Цигеля разыскали и “замочили”, без всяких разборок и выслушивания оправданий. Репутация “мясника” должна быть безупречной».

Ленин малость успокоился. Первоначальное замешательство сменилось любопытством. Ленин снизу вверх глядел на Соколова. Гения сыска поразили его глаза: неестественно широко расставленные, с монгольским разрезом, с желтыми яблоками. Ленин сполз с высокого табурета. Он обеими ладонями обхватил ручищу Соколова, затряс ее, быстро заговорил по-немецки:

— Господин Штакельберг? Очень, очень рад видеть вас. Как доехали? Гм-гм! Заждался вас. Уже недолго осталось наслаждаться местной природой. Осень, к счастью, стоит удивительно теплой, но скоро здесь снег выпадет. Зимой здесь скучно, гм-гм. Можете звать меня Володей. — Положил руку на плечо своего мрачного соседа. — Вы знакомы? Александр Гельфанд.

Память Соколова напряженно заработала. И не подвела. С биографией этого человека он знакомился. Соколов, усмехнувшись, ответил:

— Известный журналист, печатающийся под псевдонимом Парвус. Видный член германской социал-демократической партии. В свое время совершил героический поступок — бежал из сибирской каторги. Злые языки, правда, утверждали, что это было сделано не без помощи российской охранки.

— Последнее — клевета, которую распространяют мои политические враги! А в остальном — все верно, — растянул узкие синие губы Парвус. — Ваша осведомленность мне приятна. Теперь я вижу, что представляю интерес для разведки Германии. Если не заблуждаюсь, господа, вам хочется поговорить приватно? Оставляю вас одних.

— Батенька, приходите нынче ко мне, сыграем партию-другую в шахматы! — произнес по-русски Ленин, сильно грассируя.

Когда Парвус шаркающей походкой ревматика удалился прочь, Ленин с любопытством воззрился на Соколова:

— Как ваши господа из министерства? Наконец-то оценили мое предложение?

Он был почти карликового росточка, очень подвижен, карие глаза сияли веселой живостью. Ленин постоянно жестикулировал и напомнил Соколову обезьянку, которая ни на секунду не остается в покое. Тембр голоса был грудной, глуховатый, но приятный. Мешала картавость. Приходилось постоянно напрягаться, чтобы понять, что говорит Ленин.