Оливер Пётч - Дочь палача и король нищих

– В следующий раз, когда будешь в Регенсбурге, предупреди заранее, – проворчал Тойбер. – Я тогда тюфяк дома застелю, а Каролина моя мяса копченого приготовит.

Куизль усмехнулся.

– Было б получше здешней жратвы.

– Ты мою Каролину не знаешь, – Тойбер обнажил ряд желто-черных зубов, и Куизль распознал его оскал как улыбку.

На какое-то время оба замолчали. Затем Тойбер помассировал пальцы и нарушил тишину:

– Дело дрянь, братец. Расследование уже закончено, совет сегодня же хочет устроить тебе процесс. Если сразу не сознаешься, они отправят тебя ко мне в камеру пыток. Сам знаешь, что за этим последует…

Снова оба замолчали, лишь слышно было, как мухи жужжали над отхожим ведром.

– Зачем ты пришел? – спросил наконец Якоб.

– Просто хотел посмотреть на тебя, – ответил палач Регенсбурга. – Причем до того, как зажму тебе пальцы в тиски. Не каждый день приходится колесовать и четвертовать собрата по ремеслу… – Он посмотрел собеседнику прямо в глаза. – Староста говорит, ты собственную сестру и зятя прикончил. Это правда?

Куизль прокашлялся и сплюнул на пол.

– Ты сам-то веришь?

Тойбер оглядел Якоба, словно отыскивал под одеждой колдовские отметины и подозрительные родимые пятна.

– Скольких ты уже казнил, Куизль? – спросил он в итоге.

Палач из Шонгау пожал плечами.

– Да кто ж знает. Сотню. Может, две. Я их не считал никогда.

Тойбер одобрительно покивал.

– Тогда ты хотя бы понимаешь, о чем я говорю. Взгляни, – он обвел рукой свое округлое бородатое лицо. – Этими вот ушами я людей, визжавших, что они невиновны, слышал больше, чем в твоем Шонгау безмозглых крестьян живет. А глаза эти висельников повидали, сколько в Риме жирных святош наберется. Регенсбург – город немаленький, мне почти каждый месяц кого-нибудь калечить приходится. И со временем, Куизль…

Он вздохнул и стал разглядывать каракули на стене камеры.

– Со временем начинаешь чувствовать, кто виновен, а кто нет, – продолжил Тойбер. – Поверь мне, невиновных почти не бывает.

– Хватит болтать, как папа римский, – проворчал Якоб. – Меня не волнует, что ты думаешь и во что веришь. Все равно ты ничего не изменишь, если высокие господа уже все решили.

Тойбер кивнул.

– Ты прав. Но ведь это не дело – набрасывать кому-то петлю на шею, когда настоящий преступник разгуливает на свободе.

– Значит, ты считаешь, что я невиновен?

Палач Регенсбурга снова посмотрел в глаза своему коллеге.

– Этот город как огромное чудовище, – ответил он наконец. – Каждый день пожирает пару человек. И это не всегда скверные люди.

У Куизля возникло ощущение, что собеседник его о чем-то недоговаривал. Тойбер задумался, затем снова попытался улыбнуться.

– У меня к тебе предложение. Завтра во время процесса ты сознаешься в двойном убийстве и так хотя бы избавишься от пыток. Если тебя решат колесовать, то я первым ударом сломаю тебе шею, и ты ничего больше не почувствуешь. А если четвертуют, то есть у меня одно зелье – на небеса отправишься прежде, чем плечи из суставов вырвет. Что скажешь?

Якоб снова сплюнул на грязный пол.

– Я невиновен и признаваться не буду. А теперь ступай и принимайся за работу. Наверняка еще клещи начистить надо.

Тойбер тяжело вздохнул.

– Сколько гордости, Куизль… Поверь, когда ты заорешь, вся твоя гордость коту под хвост пойдет. Я такое уже не раз наблюдал.

– Да невиновен я, черт возьми! – прошептал Якоб. – Хоть ты трижды мне все кости переломай. Если веришь мне, то лучше помоги, а нет, так заткнись и проваливай.

Филипп покачал головой.

– Я не стану делать ничего такого, что может навредить моей семье.

– Чтоб тебя! – рявкнул Куизль. – Принеси мне кусок бумаги и чем писать можно – это все, что я прошу. Когда закончу, передай письмо моей дочери. Эта дрянь шатается где-то в Регенсбурге.

– Прощальное письмо, понимаю, – Тойбер кивнул. – Придется испросить разрешения у совета, но они не откажут. Где я смогу встретить твою дочь?

Куизль рассмеялся.

– Ты, вообще, кто? Городской палач или его ученик? Людей поспрашивай, да и сам гляди в оба, только тайком, черт возьми. Не хватало еще, чтобы ты под конец и мою Магдалену на эшафот приволок.

Тойбер поскреб рыжую бороду.

– Хорошо, Куизль, – ответил он наконец. – Я помогу тебе, потому что ты один из нас и потому что я не верю, что ты настолько уж туп, чтобы с ножом в руках попасться возле двух трупов. Но с завтрашнего дня придется мне тебя пытать.

– Это уже моя забота. – Якоб вернулся к себе в камеру и уселся на каменный пол. – Оставь меня теперь в покое, Тойбер. Мне надо поразмыслить.