Оливер Пётч - Дочь палача и король нищих

– Эй, Руперт! – крикнул он через плечо. – Разбуди-ка нашего толстяка в пивоварне. К нему пришли!

С соборной площади вдруг послышался топот множества ног. Видимо, возвращался в свой квартал большой отряд стражников. Симон живо представил себе, что произойдет, если они увидят его здесь.

– Э, вам ведь ничего не стоит ворота пока открыть? – спросил лекарь. – Снаружи-то прохладно, да и я все ноги уже отстоял.

– Спокойно, – проворчал стражник. – Сейчас монах подойдет.

Справа уже доносились разрозненные голоса. Симон повернул туда голову и видел не меньше десяти вооруженных стражников, шедших к нему со стороны площади.

– Какая разница, снаружи я жду или внутри, – лекарь попытался улыбнуться. – К тому же у меня живот крутит. На обед гороховую кашу ел, так она прокисшая была. Просто откройте дверь, и…

– Заткнись, я сказал, – перебил его караульный. – Посмотрим сначала, узнает ли тебя пивовар. А то вечно кто-нибудь войти пытается, чтоб убежище выпросить.

Между тем стражников отделяли от лекаря шагов тридцать, не больше.

«Может, меня и не узнают? – раздумывал в отчаянии Симон. – Да им и так захочется выяснить, что я такое делаю посреди ночи перед двором епископа».

– Узнать бы вот, что же там случилось такое… – Стражник высунулся в окошко в надежде что-нибудь разглядеть. – Звонили и орали так, будто турки под городом встали. Ну вот, теперь наверняка выясним.

И правда: несколько стражников двинулись прямиком к воротам. Один из солдат показал пикой на Симона и что-то прокричал остальным. Лекарю показалось, что они вдруг заметно ускорились. Лицо его тут же покрылось потом. Может, убежать? Но в таком случае ворота ему уже никогда не откроют.

– Эй, ты! – крикнул солдат и ускорил шаг. – Чего там забыл?

В этот миг за воротами прогремел знакомый голос:

– Симон Фронвизер! Решили исповедоваться или просто истосковались по моему пиву?

Лекарь облегченно вздохнул. Похоже, отец Губерт наконец проснулся.

– У меня для вас хорошие новости, – гремел за окошком голос монаха. – Я выяснил, что это за порошок! Но лучше обсудим это в спокойствии за кружкой-другой. Черт бы вас побрал и Господь проклял, может, впустите моего друга?!

Последние слова предназначались стражникам, которые отодвинули наконец тяжелый засов и приоткрыли ворота.

– Давай! – заорал вдруг Симон. – Бегом!

В следующее мгновение все стало происходить одновременно.

От стены по другую сторону площади отделились две тени. Магдалена объяснила отцу, что, когда Симон им крикнет, тот должен будет бежать что есть мочи. Палач на какое-то время поборол слабость и теперь наравне с дочерью широкими скачками несся к открытым воротам. Симон тем временем перескочил порог и оттеснил в сторону караульного, не давая ему закрыть ворота. Справа к ним приближались городские стражники; в первую секунду они, словно громом пораженные, уставились на Куизля, после чего похватали заряженные арбалеты с пистолетами.

– Монстр! – закричал один из стражников. – Решил спрятаться у епископа!

В стену, разбрызгивая штукатурку, ударили стрелы и свинцовые пули, вооруженные пиками и алебардами с ревом бросились к воротам. Караульный тем временем высвободился из хватки Симона и вместе с напарником навалился на открытую створку. Ворота начали закрываться: медленно, но неотвратимо. Проход становился все у́же – шаг, полшага… В последнюю секунду Магдалена с Куизлем протиснулись во двор и рухнули, задыхаясь, на землю.

Тяжелые створки с грохотом сомкнулись. С той стороны принялись стучаться и кричать во все горло.

Отец Губерт с разинутым ртом наблюдал за происходящим и только теперь опомнился.

– Ради Бога, Фронвизер, что все это значит? – Монах показал на Магдалену с Куизлем. Те лежали возле порога и с трудом переводили дыхание.

– Мы… просим у вас… убежище, – из последних сил прошептал Симон. – Якоб Куизль… невиновен.

Потом удар караульного сбил его с ног.

Регенсбург, утро 25 августа 1662 года от Рождества Христова

– Вы хоть понимаете, какую кашу заварили?

Отец Губерт негодующе покачал головой. Лицо его раскраснелось от гнева и возмущения и походило теперь на громадную редиску. Даже после третьей выпитой кружки монах не желал успокаиваться и трясущимся от злости пальцем показывал то на Симона, то на Магдалену. А они, словно подсудимые, сидели за столом в душной пивоварне и не смели поднять глаза.

– Я доверился вам, Симон Фронвизер, – не унимался францисканец. – И что я получаю взамен? Вы приводите ко мне самого разыскиваемого в городе преступника! Человека, которого все называют монстром и обвиняют в массовых убийствах! Епископ все утро так на меня орал, что до сих пор в ушах звенит. Давать убежище этому чудищу! Притом что Его сиятельство и без того грызется с властями из-за построек на Сводчатой улице… Выставить бы вас отсюда, Фронвизер!