Вадим Сухачевский - Тайный суд

Он теперь злобно смотрел на Домбровского, не надеясь остаться в живых.

– Ну, готовься! – усмехнулся бывший председательствующий, и глаза его сузились.

– Хватит. Стреляй, – отозвался Борщов.

Домбровский выстрелил. Пуля попала Борщову прямо в лоб, и, не издав ни звука, он рухнул на пол.

Вот теперь промах был равен смерти. Юрий целился как можно тщательнее, а Домбровский смотрел на него с презрением.

Юрий вспомнил отца, истекающего кровью на лестнице, – там не обошлось без этого человека; вспомнил, как тот сделал его послушной игрушкой в своих руках; вспомнил страшную смерть Викентия; вспомнил, как и его самого, и Катю этот вольный художник отдал на растерзание подземным упырям. Это несправедливо, если он, Юрий, сейчас промахнется!

Еще он вспомнил свою детскую кличку – Стрелок. Ведь вовсе не умение, а она, справедливость, направляла тогда его руку. Поэтому и сейчас, доверившись не столько себе, сколько ей, этой самой справедливости, во имя которой он, собственно, и в их Суде-то согласился заседать, Юрий почти не глядя выстрелил.

Домбровский упал на пол, держась за простреленный живот.

– Попал, гад очкастый… – проговорил он. И больше уже не сказал ничего, хотя жизнь уходила из него еще несколько долгих секунд.

Вонмиглас повел его назад, в тронную залу. Навстречу им остальные гвардейцы выносили зашитых в саваны бывших короля и императора, но на это шествие уже мало кто обращал внимание.

Катя бросилась к Васильцеву, однако первым возле него очутился майор Чужак со словами:

– Молодец, кочегар-доцент! – Он попытался потрясти Васильцеву руку, но тот отдернул кисть, и поэтому, подхватив Юрия под локти, майор стал трясти его целиком, приговаривая: – Вот это я понимаю! Это по-нашенски – обоих в расход. Кстати, я, кочегар, на тебя ставил, хоть ты и в очках!

Не сразу у Юрия хватило сил оторваться от могучего майора, а оторвавшись наконец, он с плеча заехал ему кулаком в зубы. Чужак сел на пол, хлопая глазами, но в этих самых глазах у него все равно горело обожание.

– Это тебе за отца, – проговорил Юрий.

– И к родителю вашему мы всегда с большим почтением, – забормотал майор, – это гнида Нюмка Буцис тогда попутал, так вон, его уже… Туда ему, падле, и дорога!

Тут наконец вступил длинный темнолицый Фома:

– У каждого своя дорога, – сказал он. – А как думаешь, какова твоя дорога, майор Чужак? – И, повернувшись к своему горбатому напарнику, проговорил: – Агубунак сабыр бутурлык.

– Беш, беш, – согласился тот.

Не понимавший их речи майор уже поднялся на ноги и теперь стоял перед ними навытяжку, руки по швам, и только потел со страху.

– Мы – завсегда! – наконец выпалил он.

Монархи переглянулись.

– Тут что-то было сказано? – спросил император.

– Сказано-то сказано, – отозвался король, – но что-то больно уж невнятное.

Майор понял, что надо пояснить.

– Я к тому, что мы – завсегда! – повторил он. – В том смысле, что – верой и правдой!

– Что – верой и правдой? – спросил горбун.

«Жилка, жилушка, ну!!!» – мысленно взмолился майор Чужак, вслух же произнес:

– Камушки – завсегда! Цацки от всяких контриков, рыжье! Завсегда с большой радостью!

– И от этой самой радости, – усмехнулся император, – ты добрых три четверти всего этого заныкиваешь себе?

– Это при том, что наш народ голодает, – добавил свинорылый король. – А у него вон три шифоньера от всякого добра ломятся.

– То ж Аглайке, дочурке единственной, в приданое, – попытался оправдаться майор, но монархи уже не слушали его.

– Лейтенант Огурцов! – крикнул император.

Секунды не прошло, как перед троном уже стоял навытяжку молодой, пахнущий одеколоном лейтенант госбезопасности.

– По вашему приказанию! – щелкнул он каблуками до блеска начищенных сапог.

– Ну-ка, напомни-ка нам, лейтенант Огурцов, – попросил император, – чего и сколько ты давеча принес нам на нашу бедность?

– Точно так! – отрапортовал лейтенант. – Перстней от двух зиновьевцев – четыре штуки; золотишка от архиерейской вдовы – с полкило; зубов золотых, что с допросов, – с полкило тоже; ну и там по мелочам – серебришко, брошечки, запонки…

– И все за одну неделю?

– Точно так!

– А себе что оставил, лейтенант Огурцов? Ну-ка – как на духу!

Лейтенант потупил глаза. Потом, порывшись в кармане, достал небольшой золотой портсигар, показал:

– Вот… От бухаринца одного… Но ежели надо…

– Нет-нет, лишнего нам не надо, – отмахнулся император, – оставь себе. Задаром работать никто не заставляет.