Вадим Сухачевский - Тайный суд

«…А я ей говорю: хоть ты и заслуженная артистка, а супротив старшего сержанта госбезопасности ты тля, и докладывать на своих артисток-хренисток будешь ежедённо. И ваще…» – «А ты ее – тавó?» – «А как думал?..»

Борясь со страстным желанием надавать им всем по мордам, Васильцев осушил одну за другой еще две рюмки, поскольку его целью нынче было именно напиться.

Его графин был уже почти пуст, когда какие-то слова, произнесенные сзади, заставили напрячь слух. Он обернулся. Там вели разговор два лейтенанта, уже изрядно разопревшие от жратвы и выпивки.

– И за что ж ты его так, этого кочегара-профессора? – спрашивал один, с прилипшим к губе листком салата.

– А выдрючивался, – буркнул другой, у которого все никак не получалось подцепить вилкой шпротину.

– Привыкать надо, друг мой Серега, – поучал тот, с салатом на губе. – Все они, троцкисты, до поры выдрючиваются.

– А чё он обзывался? – Шпротина, не донесенная до рта, упала с вилки на скатерть.

– Так ить все они, троцкисты, обзываются до поры, да и зиновьевцы с бухаринцами не лучше. А потом шелковыми становятся, если с ними умеючи. Меня тут вот один давеча и сукой называл, и фашистом, а я сижу, в душе классовая ненависть кипит, а сижу себе, слушаю. Только потом уже… Но все ж не так, как ты, вот он и дожил у меня до пули в затылок. А перед тем еще и на четверых своих подельников показал. А мне за то – премию в двести рубликов. Вот так надо, брат Серега.

– Да, я знаю, у тебя, Сеня, выдержка… Хотя «фашиста» и «суку», может, и я б стерпел – не впервой. А тут…

– Ну и как же он тебя?

– Во, я записал даже… – Отложив вилку, он достал блокнот и прочитал с натугой: – Во! Сикофантом .

– Да-а, ничего не скажешь, умеют они, гады! Ишь, с подковыркой! Тут, конечно, и тебя можно понять; но зачем же вот так вот, в селезенку? Ты его, гада, – по сусалам, по сусалам. Ладно что без зубов – зато живой. Они нам, гады, до поры живыми нужны… – Вдруг, заметив, что Васильцев навис над ним, вспрыгнул: – Слушаю, товарищ капитан государственной безопасности!

– По сусалам, говоришь? – откуда-то изнутри Васильцева спросил капитан Блинов. – По сусалам – это как?

Лейтенант Сеня, глупо хлопая глазами, потянулся за салфеткой, чтобы отереть рот.

Не успел.

– Вот так по сусалам? – с этими словами Васильцев нанес хороший удар прямо в прилипшую салатину.

Послышался хруст, лейтенант пролетел по залу метров пять, стукнулся башкой о бочку из-под фикуса и затих. «Красиво!» – одобрил удар капитан Блинов.

Зал притих, все с интересом, а некоторые и не без удовольствия, наблюдали за происходящим. Лейтенант Серега вскочил и с недоумением уставился него.

– Что вылупился, сикофант? – спросил Блинов-Васильцев. – В селезенку, говоришь? Это как? Вот так? – и саданул ему в низ живота.

Тот издал икающий звук и нырнул носом в тарелку со шпротами. Затем, потянув на себя скатерть, осел на пол.

Васильцев почувствовал давно забытую, сладостную свободу, когда миг – да мой! Потом пускай что хотят с ним делают, гады, но вот напоследок еще – эту масляную рожу достать!

Вот так его, ыш абарак бузык !

Ах, как сладостно звенели падающие тарелки и графины, как театрально визжали дамы, как царственно парили над залом сорванные занавесы!

– Во гуляют товарищ капитан!

– Да урезоньте его кто-нибудь!

– Да как же я их, когда они по званию капитан госбезопасности?

– Я тебе говорю! Я , старший майор Гмыря!

– Старший майор?! – обрадовался Васильцев. – Вот тебя, Гмыри, мне как раз недоставало!

Ах, какой божественной трелью отозвался рояль, когда Гмыря грохнулся головой на клавиши! Просто симфония!

Но приказ старшего майора все-таки возымел действие – человек пять навалились на Васильцева. Да тут же и разлетелись по сторонам: уроки Викентия не прошли зря. Спустя секунду кто-то хныкал, придерживая вывихнутую руку, кто-то собирал в платок выбитые зубы, кто-то корчился на полу не в силах встать.

Теперь, войдя в раж, Васильцев сам перешел в наступление. Против него было человек двадцать, они выстроились стенкой, но замерли в нерешительности.

Юрий уже не помнил, скольких из них поверг, когда кто-то сзади саданул его чем-то тяжелым по голове. Он почувствовал, как кровь струится по шее, мир перед глазами стал расплываться, но, кажется, не то троих, не то четверых он еще все-таки успел сразить, прежде чем остальные навалились на него всем скопом, скрутили-таки, поволокли на улицу.

Потом, уже на воздухе, долго били сапогами, по ребрам, по голове. Боли он почти не чувствовал, но понимал: сейчас забьют до смерти.