Антон Леонтьев - Ее настоящая жизнь

Нина толкнула одну из дверей – и оказалась в помещении без окон, в котором что-то кипело и пыхтело. Это была действующая химическая лаборатория. Мисс Ганнет, зачарованно глядя на колбы и перегонные кубы, спросила:

– Он тут свои пилюли и микстуры производит?

Взгляд же Нины был прикован к груде небольших свертков, покоившихся на одном из столов. Осторожно взяв один в руки, она попыталась определить, сколько же он весит.

Но дело было даже не в весе, а в том, что эти свертки как две капли воды походили на тот, что она приобрела двадцать лет спустя в Нью-Йорке с целью подложить его Гумберту Гумберту.

Сверток с кокаином.

Причем на каждом из пакетов имелось клеймо в виде математического знака бесконечности.

Осторожно надорвав упаковку, она увидела мелкий белый порошок и дотронулась до него пальцем.

– Это мука? Или сахарная пудра? – произнесла явно далекая от подобных вещей мисс Ганнет. И Нина отрицательно качнула головой:

– Наркотик. Думаю, синтетический кокаин. Тот самый, который, как я теперь понимаю, Захария Осборн при помощи своего наркокурьера, стюарда на трансатлантическом лайнере «Орион», регулярно переправляет в Америку. А что, придумано гениально!

И это объясняло, что стюард с «Ориона» делал тогда, в день убийства, в Кингз-Эббот: он навещал аптекаря, дабы забрать у него очередную порцию наркотиков, перед тем как отправиться в новый рейс.

В страхе уставившись на пакеты, мисс Ганнет произнесла:

– Господи, нам надо немедленно вызвать полицию!

Осторожно запаковав пакет с кокаином (или, впрочем, иным наркотиком), Нина ответила:

– Мы это обязательно сделаем, только обратимся, конечно же, не к инспектору Дэвису. Не сомневаюсь, что он обо всем в курсе и, что называется, в доле.

Продажные полицейские, работающие на мафию, имелись не только в метрополиях, но, как оказалось, и в идиллических английских деревушках.

И не только в романах.

Нина первым делом отправилась в ту часть здания, которую занимал магазинчик, – и убедилась, что расписание «Ориона», лежавшее около кассового аппарата и привлекшее ее внимание, бесследно исчезло.

Значит, от Захарии Осборна не ускользнуло, что она проявила к буклету повышенный интерес, – и он его убрал. Если бы это не имело криминальной подоплеки, то аптекарь прятать бы его точно не стал, а оставил бы лежать на месте.

Но ведь не оставил.

Нина взяла трубку стоящего на прилавке телефона – и убедилась, что гудков нет. Так и есть, это всего лишь декорация, а не работающий аппарат.

Что означало: никто из посетителей, пользуясь отлучкой аптекаря, элементарно не мог позвонить отсюда без его ведома в «Три оленя».

А значит, звонившим мог быть только сам Захария, так как Нина не сомневалась: в недрах дома, куда посетители, конечно же, доступа не имели, наличествовал еще один телефонный аппарат.

Осмотрев лабораторию и магазинчик, они разделились – и принялись обыскивать двухэтажное обиталище Захарии Осборна. В спальне аптекаря мисс Ганнет наткнулась на старый фетровый чемодан, до краев заполненный пачками стофунтовых купюр.

У старой девы даже руки тряслись, когда она, суя Нине под нос эти сокровища, бормотала:

– Я ни разу в жизни такой банковский билет в руках не держала, а у мистера Осборна их тут столько… Тут же многие тысячи!

Нина кивнула, не сомневаясь, что это только вершина айсберга: наверняка в ином тайнике или на банковских счетах у ушлого аптекаря имелись даже не тысячи, а миллионы, заработанные с помощью производства и распространения наркотиков.

О чем вполне мог узнать Роджер Экройд – и стать кандидатом в жертвы убийства.

Нина прошла в кабинет Захарии и обратила внимание на то, что там, как она и предполагала, имелся большой черный телефонный аппарат.

Причем работающий телефонный аппарат.

Все сходилось – если кто-то из «Золотого клюва» и звонил в «Три оленя», что было фактом доказанным, то сделать это мог только сам Захария Осборн.

И никто иной.

Однако внимание Нины привлек не только телефон, обнаружить который она рассчитывала, но также массивная пишущая машинка, возвышающаяся на столе из мореного дуба.

Подойдя к ней, Нина осмотрела ее, а потом дотронулась до клавиши с литерой «z».

Та западала.

Что ж, и это теперь стало ясно: машинописную рукопись, завершавшуюся признанием доктора Шеппарда в убийстве Роджера Экройда, месье Эркюлю Пуаро отослал вовсе не сам доктор, а тот, кто перепечатал ее на своей машинке, заменив финал.