Михаил Шаламов - Строгий заяц при дороге

А ведь надо было жить на что-то. Я подрабатывал ночным сторожем, ввязывался в долги — порой совсем безнадежные — и, вконец запустив учебу, все-таки загремел из института за перманентную академическую неуспеваемость. Паниковал жутко. Не за себя, конечно, — за сестренку. А та перед самым моим уходом в армию объявила, что собралась замуж за Хомяка. Славку Хомяка я знал давно, с детства. Он был нормальный веселый парень, правда, ужасный задира и плут. Но мне это тогда в нем нравилось. Хомяк, он даже дрался весело, без злобы. И когда мне в детстве от него перепадало, я не мог долго сердиться на Хомяка.

К тому времени Славка уже успел отслужить срочную, работал на городском холодильнике и вполне мог содержать семью. Помню, я тогда подначивал Аську:

— Какая же у тебя теперь фамилия будет? Хомячиха, что ли?

Ася фыркнула:

— Вот еще! Свою оставлю: Аблакатова! Имею на это полное гражданское право! — снова рассмеялась и Добавила: — Видел бы ты, как Славка рассердился, когда я это ему сказала. Он съесть меня был готов. А я на своем настояла.

Аська еще не догадывалась, что эта ее «победа» над Хомяком была первой и последней. И то потому только, что Хомяк больше делал вид, чем настаивал. Ему самому не слишком-то нравилась своя фамилия, которая совсем уж не сочеталась с красивым славянским именем Святослав. Да его почти и не называли по имени — все Хомяк да Хомяк. Любому надоест. Может быть, он и сам рад был бы сменить фамилию и стать Аблакатовым. Но он слишком самолюбив, наш Хомяк, и на любой компромисс со своей гордыней издавна хаживал, как на медведя, — с рогатиной и душевной яростью. Поэтому Славка предпочитал нести свой крест до конца.

Мои проводы в армию совпали с их свадьбой, и на следующее утро я ушел на призывной пункт, спокойный за судьбу своей сестры.

Когда я вернулся, у Аськи с Хомяком уже рос сын Леха, фамилия у парня была материнская. Папаша его обзавелся «Москвичом», трудился барменом в большом пивбаре и, отрастив пузочко, стал еще жизнерадостнее и наглее. Аська ревновала свое сокровище ко всем женщинам на свете, готова была пыль с него сдувать. Только Хомяк пылью не покрывался — не в его это было характере.

И вот теперь он пропал.

Делать было нечего: взялся искать Хомяка — ищи. Прикинул я все плюсы и минусы, настрочил бумажку на трехдневный отгул в счет сверхурочной работы и подписал ее у Иннокентия Ивановича. Старикана я еще никогда не подводил, работой моею он доволен и поэтому, поворчав для проформы, И. И. черкнул на моем заявлении свою подпись и махнул рукой — мол, аудиенция окончена.

Около часа я еще ухлопал на «Ригонду», довел ее, как говорится, до ума, остался доволен и, попрощавшись с мужиками, отправился в отгул.

— Макс, ты куда-то ехать собрался? — в последний момент окликнула меня Катерина.

— Еще не знаю. Может, и съезжу куда-нибудь.

— Заказец тогда прими! — Катерина, порывшись в сумочке, достала оттуда и протянула мне измятую четвертушку тетрадного листа. На бумажке крупными латинскими буквами было начертано: «Semen Cucurbitae».

— Заглядывай в аптеки. Средство, правда, отечественное, но попадается очень редко. Встретишь — покупай как можно больше, вместе пощелкаем. Оно дешевое, тридцать копеек упаковка.

Я согласно кивнул, сунул бумажку в карман и вышел на улицу. Морозец был под тридцать. В глаза катила зима, снег под ногами крахмально хрустел и потрескивал, и дышалось тоже—с хрустом.

Сначала я решил заглянуть к себе, перехватить тарелку борща. По дороге завернул в аптеку на углу — нет ли там этого самого отечественного дефицита? Протянул в окошечко свою четвертушку, и оттуда на меня хитренько прищурилась аптечная девушка. Есть, говорит, данное средство. Тридцать пять копеек за упаковку. И выдает мне десять коробок этого самого дефицита. А на каждой коробке аршинными буквами написано: «Эффективное глистогонное средство». Господи, что эта девушка обо мне подумает! Ну, Катерина! Ввела во грех!

Сложил я злополучный дефицит в портфель и только теперь разглядел на коробках русскую надпись чуть пониже латинской: «Семя тыквенное». Ну, Катерина, ты и даешь!..

Поднялся я с этой ношей к себе, засунул все в аптечку и, пока грелся на плите борщ из брикетика, сел мыслить.

Итак, налицо—пропажа Хомяка. Пропажа наглая, в которой, как пить дать, замешана женщина. Значит, он снова обманул нашу Аську. И как только можно обманывать такого золотого человека? Ася, она же всему верит, все прощает, всех жалеет. Она с детства такая. Помню, когда ей было лет шесть, Аська притащила домой с улицы большую доверчивую крысу. Отвечая ревом на протесты родителей, она поселила Машку у себя под кроватью и пичкала ее шоколадом до тех пор, пока эта тварь не сдохла от диатеза. Вот ведь душа у человека!

Читать дальше