Елена Логунова - Кукиш с икоркой

Пересев на край дивана, поближе к экрану, я внимательно изучила видеодокумент, запечатлевший Рябушкиных в переломный момент их семейной истории. Сияющая Людочка в платье сказочной принцессы казалась воплощением радости и счастья. Глядя на нее, невозможно было поверить, что всего через несколько минут она стремглав сбежит с собственной свадьбы! И Вадик, и его маман тоже выглядели очень довольными. Постное выражение имела только узкая физиономия подружки невесты, секретарши Аллы, но я сомневалась, что доберманы вообще умеют улыбаться. К тому же незамужняя подружка невесты должна чуть-чуть завидовать героине торжества, таковы законы жанра. Зря, что ли, на каждой свадьбе эти самые подружки подскакивают за брошенным в толпу букетом невесты, как прыгуны на батуте!

Вдруг в кадре появилось не просто знакомое, а родное лицо: Масянька, самозабвенно уплетающий мороженое! Мордашка моего сынишки нарисовалась на заднем плане, в отдалении от свадебной тусовки. Оператор в этот момент следил за Вадиком, который лихо подхватил Людочку на руки и вращал ее, как карусельный станок, так что слившиеся фигуры жениха и невесты даже слегка размазались, словно маленький смерч. Гости немного сдвинулись в сторону от черно-белого торнадо, и за их спинами я увидела цветной зонтик летнего кафе, красный пластмассовый столик, а за ним всю нашу компанию: Масяню, Коляна, Ирку с Моржиком и саму себя. Мы как раз обменивались салфетками со стихотворными вложениями, и пара обрывков бумажного серпантина улетела в веселящуюся толпу. Потом изображение прыгнуло – вероятно, у Женьки, отслеживающего спаренное фуэте Вадика и Людочки, чуток закружилась голова. Орудие операторского труда занесло вверх и вправо, и в высшей точке этой стремительной восходящей проездки в лучших традициях самонаводящихся ракет «земля—воздух» камера выхватила из свежей зелени могучего старого дуба слегка покачивающуюся ногу в кроссовке.

– У Лукоморья дуб зеленый, один башмак на дубе том! – пробормотала я, останавливая просмотр.

Оригинальный плод свисал с дубовой ветки. Если бы Женька поднял камеру чуть выше и немного пошарил в дубовой кроне, в просветы между листьями, не достигшими еще своего максимального размера, вероятно, можно было бы рассмотреть и какие-нибудь другие фрагменты этого эльфа. К сожалению, оператор не увлекся исследованием такой диковинки, как башмаковое дерево, единственное описание которого дал в отечественной детской художественной литературе Корней Иванович Чуковский. А по одному отдельно взятому предмету обуви нельзя было даже определить, мужчина это или женщина: размер ноги я на глазок весьма приблизительно определила как сорок первый – сорок второй.

И тут я вспомнила, как Ирка в тот самый день, уже после изгнания Масей из парка свадебного снеговика, слезно жаловалась мне на неотвязного кавалера, который ходит за ней по пятам и устраивает засады на деревьях!

– Алик?! – в упор спросила я у белой кроссовки, изображение которой застопорила на экране с целью наилучшего рассмотрения.

Я бы не особенно удивилась, если бы обувка в ответ раззявила пасть, как это через две-три недели эксплуатации делают абсолютно все башмаки моего ребенка, и, щелкая гвоздиками, проскрипела бы: «Я-а-а!», однако ничего подобного, разумеется, не произошло. Рот разинула я сама, осознав, какого дурака я сваляла, когда отпустила с миром Иркиного неотвязного поклонника, не уделив должного внимания его персоне!

Я потянулась надавать себе по щекам, отпустила кнопку, и картинка на экране ожила. Спохватившийся оператор вернул камеру со сказочного дуба на грешную землю и, не прекращая вести съемку, совершил пробежку, чтобы сменить позицию. Наш столик остался в тылу, теперь Женька стоял к нему и к лесу, то есть к дубу, задом, а к свадьбе передом. Качество изображения ухудшилось, потому что гости начали дружно осыпать жениха с невестой рисовой крупой, пшеничными зернами и медными монетками, и эта импровизированная завеса скрывала детали происходящего. Через несколько секунд денежно-крупяной град прекратился, но перелом в ходе действия уже произошел: Людочка, подобрав юбки, мчала прочь. Вадик еще улыбался, явно не сообразив, что случилось, мадам Рябушкина удивленно округлила рот, подружка Алла разворачивала подобранную с земли бумажку… Запись оборвалась.

Некоторое время я тупо глазела в пустой экран, а в голове у меня с шипением и грохотом искрил фейерверк. Одна за другой меня озарили сразу три гениальные мысли, и каждая была достойна Нобелевской премии, но я заранее знала, что схлопочу за них три десятка словесных оплеух. Совершенно справедливо, между прочим!