Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— Любопытно, — сказал Гена, который несколько ошалел от такого рассуждения.

— Обозначив эти качества как основополагающие — то есть обозначив свободу, разум и здоровье, — я, собственно говоря, пошел вслед за Плотином, который называл основными следующие понятия: ум, тождество и отличие. Очевидно, что здоровье в известном смысле следует трактовать как тождество — это ведь некое общее свойство, а свободу — как отличие. Иными словами, общим свойством многих свободных людей будет их несхожесть друг с другом. Однако эта несхожесть, инакость, если угодно, измеряется неким общим знаменателем, дабы свобода одного человека не вступила в противоречие со свободой другого.

— Это так, — сказал Гена Чухонцев.

— Таким образом, исходя из всего вышесказанного, я и считаю свободу качеством, необходимым для жизни, основополагающим, но — в отличие от любви и совести — не вполне индивидуализированным. Мне, скажем, всегда казалось, что человек не может быть вполне свободным, если угнетают другого человека, и он про это знает. Это осознание чужого угнетения как неизбежной нормы делает собственную свободу не вполне свободой. Так человек в принципе здоровый признает, что может заболеть, если его поместят в тифозный барак. Здоровье зависит от окружающих, и свобода точно так же. Не бывает автономного от природы здоровья. И свободы автономной от общества не бывает.

— Согласен, — неожиданно сказал Гена Чухонцев, — но тогда значит и я, следователь, не вполне свободен, когда сажаю людей в тюрьму.

— Вероятно, это зависит от того, каких именно людей и за что вы сажаете в тюрьму, голубчик. Если они грабители и убийцы, не исключено, что им там самое место. Какой именно критерий вы вменяете как антиобщественный? Что есть для нашего закона мера справедливости? Вот вы давеча говорили про общее воровство и взятки. Если это так, и крадут все, или даже хотя бы многие, причем наиболее активные и заметные в обществе люди, то это значит, что воровство перестало быть аномалией. Лучшие люди общества не могут быть воплощением беззакония — они и есть основной закон. Мы с вами еще не рассмотрели, каким образом понятие справедливости соприкасается с определением свободы, а это ведь исключительно интересный аспект проблемы. Если законом данного общества является несправедливость — значит, наши с вами разговоры о том, что общество пребывает в состоянии свободы, не вполне верны.

— Ну, Сергей Ильич, зачем все валить в одну кучу! — сказал я. — То, что для одних справедливо, для других совсем даже нет, вот в чем штука. Тут мужик три рубля сопрет, его засудят, а наши правители по триста миллионов прут — и никто не замечает. — Я решил, что пришла пора разобраться в споре: говорили собеседники, не понимая друг друга. — Да, воруют у нас, и воруют много. И живут без законов, точнее, по своим собственным законам. А почему так? А просто потому, что у нас возникла в стране параллельная реальность. Есть жизнь богатых — и есть наша жизнь. Они никак не пересекаются, нигде. Создалась параллельная экономика, параллельная финансовая система. Давайте это примем как данность — и дело с концом. Мы ведь не яримся на то, что идет дождь и снег. Погода у нас такая в стране, что ж теперь поделать.

— Параллельная реальность, — повторил Татарников. — Это вы недурно заметили, голубчик. Так оно, скорее всего, и есть, и современный финансовый кризис, он ударил по нашей с вами реальности, а произошел в реальности совсем другой. В их жизни случился катаклизм, в их финансовой системе произошел сбой — а ударило по жизни нашей. Так ведь не раз бывало в русской истории. Это означает, что в нашей стране феодализм. Или, используя исконно русскую терминологию, — крепостничество. Вернули крепостничество, тот самый строй, который ругали народники, против которого восставали декабристы.

— Похоже на то.

— Действительно, очень похоже. Но давайте вернемся к вопросу нашего уважаемого следователя. Я не вполне на него ответил. Итак, вы спросили, считаю ли я, что наш народ стал свободен?

— Да не спрашиваю я, не спрашиваю! — замахал руками Гена Чухонцев.

— И еще вы спросили, является ли свобода высшей ценностью для общества? Что лучше, свобода или рабство? Я только приступил к ответу, сейчас постараюсь высказаться полнее. Свобода, полагаю я, качество не индивидуальное, сколь бы это ни резало слух интеллигентному спорщику. Индивидуальным качеством является только совесть. А если рассуждать по совести, трудно считать себя свободным в крепостной стране. Так, простите, быть не может.