Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— Это понятно. — Я подивился, как точно воспроизвел Татарников события. Действительно, пропажа сенатора Башлеева обнаружилась только тогда, когда потребовалась его подпись на чеке. Хватились, а человека, который дал кредитку, — нет.

— Допустим, так и было, но зачем Балабос шел на такой отчаянный риск — его ведь заподозрили в убийстве партнера. Воображаете, как могло повернуться? Теперь олигарха посадить — что у бомжа пятак отнять, проблем нет. А сесть — это, пожалуй, похуже, чем налоги платить.

— Никакого риска. Пока компания была частная — риск был. Как раз именно этот риск Балабос и разделял с фантомом. А в том, чтобы отдать компанию государству, — риска нет никакого, тут его простят, даже если он роту Башлеевых в асфальт закатает.

— Значит, не было сенатора?

— Не было.

— Ведь фигура известная. Фотография имеется. — Вот это как раз полная ерунда. Сенаторы у нас — люди, конечно, значительные, но в их реальности я сильно сомневаюсь. Если кому-то понадобится, чихнут — вот и растаял сенатор. Такая уж природа нашего с вами отечества, голубчик. Власть — наша единственная реальность. Власть, налоги — да еще вот это, — Татарников указал на бутылку. — Разливайте. «Гжелка» не подведет, это вам не авангард.

— Так что, — не удержался я от вопроса, — и сената у нас нет, так получается?

— Знаете, мы все-таки недостаточно с вами выпили, чтобы я на этот вопрос ответил. Вот пропадет у нас сенат, пошлют вас искать пропажу, тогда приезжайте — поговорим. Бутылку «Гжелки» только прихватите — и милости прошу.

— Еще «Русский стандарт» хорош, — заметил я, а про себя подумал, что в следующий раз куплю Татарникову бутылку подороже. В конце концов, старик заслужил, что ж мы с ним все дешевую водку хлещем. — Если у нас сенат пропадет — для такого случая я «Русский стандарт» прикуплю.

— Бросьте, голубчик! — Историк отхлебнул из стакана, подумал и сказал немного печально: — «Русский стандарт» — это очередная фикция. Стандарты у нас теперь мировые. Везде одно и то же.

Меня пригласили на открытие «Набоба».

То есть не совсем так: главный отдал мне свой пригласительный; на открытие ресторана, разумеется, звали только своих — рядовому журналисту путь туда заказан, а вот главного редактора крупной газеты они не прочь накормить. Приглашение было на два лица. Поскольку редактор отдела культуры Оксанка Коваленкова последнее время меня игнорирует, а все внимание отдает Сереге-фотографу, — я подумал, что воспользуюсь случаем и развлеку соседа по лестничной клетке. Надо позвать в ресторан Татарникова, пусть старик выпьет на халяву. Дороговизна спиртного была постоянной темой наших с ним разговоров.

Я ожидал, что Татарников изобразит гордость: дескать, не пойду к буржуям, мне моей яичницы хватает. Однако Сергей Ильич, против ожидания, оживился:

— А что, и коньяка нальют? И «Русский cтандарт» у них есть?

— Даже сомневаться не приходится.

— А «Суздальская особая»?

Я заверил Татарникова, что он сможет попробовать хоть двадцать пять сортов водки, и мы тронулись в путь.

Кеша Паршин, больше известный под кличкой Флорентиец (отличался необычной для его среды тягой к прекрасному; опера рассказывают, свой первый особняк он купил именно во Флоренции, что не вполне типично для вора в законе), открывал уже пятый ресторан в Москве.

Разумеется, ни намека на индийскую кухню: Кеша предпочитал средиземноморские продукты; слово «Набоб» просто выражало для него крайнюю степень роскоши; поговаривали также, что в названии ресторана Кеша увековечил свой триумф над бывшим компаньоном Бобом Коптевским; легко вообразить, что именно со словами «На, Боб!» Флорентиец всадил в товарища отвертку. С отверткой в печени и нашли Боба в загородной сауне. Отвертка, кстати сказать, была итальянского производства, но след этот никто не взял — вроде бы нити вели к Флорентийцу, но улики сочли недостаточными.

Все это я рассказал Татарникову по дороге.

— Значит, Флоренцию любит, — сказал Татарников и почесал лысину, — все, что вы рассказали, действительно указывает на кровное родство Кеши с семейством флорентийских Медичи.

— Как это? — А так, можно не опасаться, что отравят. Травили венецианцы, это у них было возведено в ранг искусства, а флорентийцы — люди попроще: пользовались кинжалом и шпагой. Отверткой — в самом крайнем случае.

— А как же Екатерина Медичи, отравительница? — Историю я знаю плохо, но роман «Королева Марго» читал не раз и мнение о Медичи составил.