Максим Кантор: Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

И где сам Башлеев? Не мог же нефтяник растаять в воздухе? Кто желал его смерти? Я поглядел в глаза Ефрема Балабоса — этот человек способен на все, вон как приветливо улыбается! Поглядел на Потрошилова, посчитал его подбородки. И этот человек на многое способен. Поглядел я на Переплюеву, она потупила глазки. Что если Башлеев обнаружил подделку в своей коллекции, и они решили заставить его молчать? Могло такое быть? Да запросто.

Не так давно прогремело дело о фальшивом Ларионове — показали коллекцию в музее Ширн, во Франкфурте. Доверчивые немцы раскупили все картины и лишь потом догадались провести экспертизу — оказалось, на выставке не было ни одного подлинника. Подделать можно все краски, кроме цинковых белил — по белилам время создания картины высчитывается с точностью до года. Разоблачили подделки — а виноватых нет. Кто подделывал, спрашивает следствие? Неизвестно, говорят, китаец какой-то. А почему китаец? А вот так — чтобы далеко и нереально. Начал я писать репортаж — и бросил: о чем писать прикажете? О таинственном китайце?

Посмотрел я и на Шайзенштейна. Может такой убить? По виду не скажешь, ну так и то, что он куратор современного искусства, — тоже не скажешь. А Переплюева? Сама, пожалуй, и не убьет, но труп спрятать поможет. И где же они его спрятали?

Неожиданно я все понял. Простота комбинации восхитила: где и прятать мертвое тело, как не в галерее. Современное искусство приспособлено для хранения краденого и прятанья трупов. Провинциалы зарывают трупы на помойке, но галерея современного искусства — и есть самая качественная помойка. Кучи барахла, банки с экскрементами, огрызки и ошметки — здесь не одно мертвое тело можно спрятать, здесь братская могила останется незамеченной. Вы смотрите на инсталляцию — и не знаете, что это: может быть, склад краденого? Наворовал алмазов — наклеил камушки на фанеру, выставил в галерее, и никто никогда не найдет. Тюкнул старушку — и в формалин ее, выставил в музее, все будут смотреть, восторгаться, пальцем показывать, и никогда не обнаружат тела. Убить цыпленка легко — а разве уничтожить человека много сложнее? Остальное еще проще. Возить труп из города в город внутри инсталляции — красивая идея.

Я прошелся по галерее, присматриваясь к экспонатам. Стало быть, он ходил вокруг гигантской гусеницы, любовался. Если незаметно подкрасться сзади, толкнуть… Я подошел к огромной размалеванной гусенице, показал на нее, спросил:

— Тело здесь?

Едва я произнес эти слова, как следователь оживился. Подскочил к игрушке, стал ее трясти.

— Признайтесь сами — не то прикажу разломать вашу дурацкую гусеницу!

Присутствующие возбудились. Следователю дали понять, что если он тронет пятимиллионную игрушку, его ждет тюрьма. Банкир Балабос приплясывал в предвкушении скорой расправы.

— Ломайте! — кричал он следователю, — ломайте! Гений создал великую гусеницу, но вот приходит опричник и крушит искусство!

— Варвар! — сказала Переплюева. — Сталинист!

— Вы, должно быть, разделяете мнение Гитлера, — ехидно заметил Шайзенштейн, — и считаете авангард искусством дегенеративным? Вот так и фашисты губили новое и радикальное!

— Получите разрешение в музее Гугенхейма, — посоветовал министерский работник Потрошилов, — перед вами мировая классика! Это вам не памятник Дзержинскому, эта вещь сделана в соответствии с мировыми стандартами.

— Никому не уходить! Я вернусь через три часа! — Следователь Гена (три года его знаю, ни одного дела еще не раскрыл) стиснул мне руку и умчался.

Следственный эксперимент отложили до вечера, следователь ждал отмашки от руководства, подозреваемые переместились в ресторан, где за бутылкой бордо коротали время. Я же поехал советоваться с Татарниковым, предварительно завернув в магазин. На бордо денег у меня не было — но бордо в данном случае и не приветствовалось. Сергей Ильич жарил яичницу на кухне. Я поставил на стол бутылку водки, присел на табурет и описал Сергею Ильичу конкретный случай. Непросто было объяснить, что именно экспонируется в галерее, я с трудом подбирал слова. Надеюсь, Татарников понял, что это была за гусеница, и какого рода квадраты висели по стенам.

— Значит, квадраты?

— Квадраты, да. А Башлеев пришел на них посмотреть — и пропал.

— Пропал, значит? — спросил Сергей Ильич и аккуратно разбил яйцо о край сковороды.

— Испарился.

— И собака след не взяла? — Бац, второе яйцо разбил.

— Хороший пес, а растерялся.