Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— А Курбатский? Тоже оттуда?

Сергей Ильич закурил, пустил дым к потолку. Отхлебнул чайку, поморщился. К такому напитку он был не приучен, не понравился ему чай.

— Вам приходилось, голубчик, читать переписку царя Иоанна Грозного с перебежчиком Курбским? — Я привстал от изумления, но Татарников жестом успокоил меня. — Нет-нет, не с Курбатским, а с князем Курбским. Фамилии схожи, но это два разных лица. Курбский давно жил. И переписывался с Грозным.

Я развел руками. Про Ивана Грозного я смотрел кино, а вот писем царских не читал. О чем и сообщил Татарникову.

— Зря, голубчик. Поучительное чтение. Князь Курбский от царского гнева бежал в Литву, а царь послал ему письмо, чтобы тот вернулся и предстал перед судом. Курбский ответил, что возвращаться не желает, мол, на Руси произвол, и тогда царь написал ему снова, привел аргументы. Смысл писем был такой: если я царь — то ты просто обязан приехать и сесть на кол. Ведь ты признаешь, что я царь, этого не можешь отрицать? А если признаешь меня царем и знаешь, что царская власть от Бога, о чем вообще спор? То, что я с тобой хочу сделать, и есть твоя доля, другой нет. И спорить тут не о чем.

— А что Курбский?

— Он был образованный человек, придумал выход. Написал письмо, в котором доказывал, что в свите царя есть Антихрист. А если так, то власть Грозного не от Бога. А если власть не от Бога, то Курбский не обязан ее уважать. Это было письмо, которое сегодня охотно опубликовала бы зарубежная пресса. Впоследствии такие письма писали довольно часто: Федор Раскольников написал схожее письмо Сталину, например. Ответ на обвинение прост. Царь Иоанн ответил незамедлительно.

— Что он ответил?

— Смысл ответа в том, что институт монархии можно рассматривать только с точки зрения монархии, а не со стороны, — если ты не противник этой конструкции в принципе. Также и логика Сталина состояла в том, что история строительства коммунизма такова, какова она есть, — и если вам не нравится строить коммунизм, не считайте себя коммунистом, вот и все.

— И Курбский вернулся?

— Нет, не вернулся. И спор этот остался неразрешенным. Но в логике монархического сознания прав, несомненно, царь. Надо или отрицать институт монархии, или ему подчиняться — как иначе? Курбский в вопросах политической морали поставил себя над моралью вообще — а так рассуждение не строится.

— Но ведь есть плохие цари и хорошие цари?

— Да будет вам! Где это вы хороших видели? Ну, Грозный с Петром, те, пожалуй, в мучительствах переборщили. Да, — Татарников опять затянулся, пустил дым. — Но и Екатерина, скажу я вам, была не подарок. Нет, если уж бежать, так все равно от кого и все равно куда. Можно и в Лондон. Даже Иоанн Грозный мечтал к Елизавете в Лондон удрать. Резал и жег, а мечтал поселиться в стране, где все устроено по закону.

— Неужели в Лондоне не резали и не жгли?

— Тоже резали. И жгли без пощады. Но издалека это могло казаться правосудием. И сейчас так порой кажется.

— Иван Грозный хотел уехать в Лондон? — Не ожидал я такого от Ивана Васильевича.

— Точно так же, как и теперешние набобы. Дома крови напустят, и самим страшно становится. Устанут от душегубства — и едут за свободу бороться.

— Верно, у них у всех теперь дома в Лондоне… Точно подметили, Сергей Ильич.

Помолчали. Я пил чай, Татарников курил.

— Число бежавших в Лондон надо брать за коэффициент правового состояния российского общества. Чем больше народу едет в Лондон, тем хуже дело с законом в любезном Отечестве.

— Смешно получается, — сказал я. Но мне было не смешно. — Скажите, Сергей Ильич, если миром правят офицеры госбезопасности, то как надо относиться к гражданским законам?

— Сложный вопрос. Если один полковник КГБ убьет другого полковника КГБ — как прикажете данный случай рассматривать? Надо ли считать это внутриведомственным конфликтом — а тогда правовые нормы общества к этому случаю неприложимы, — или это относится к общегражданским проблемам? Но если гражданское право будет выше корпоративного интереса, а миром правит корпорация, — в мире возникнет неразбериха.

Я ничего не понял, так Сергею Ильичу и сказал.

— Голубчик, будьте внимательнее. Скажем, солдаты на войне убивают друг друга. Но это не считается преступлением, потому что убийство происходит на войне, а они находятся на службе в армии. И даже если нет состояния войны, но один солдат застрелит другого солдата, это будет разбираться как эпизод армейской жизни, внутри армейских законов. Армия — это такая закрытая корпорация внутри общества, особая страта, которую нельзя судить обычным судом. Так же и здесь. Один полковник КГБ убил другого полковника КГБ — разве обществу до этого есть дело? Это касается внутриведомственных разборок Комитета госбезопасности.