Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— Все это замечательно, — сказал я историку, — и наверное, интересно для политологов. Но простите, Сергей Ильич, как это относится к конкретной истории? И еще: эти ваши рассуждения — они хоть соотносятся с наукой? Наука-то что нам говорит?

— Насколько я могу судить, — отвечал Татарников, — сказанное мной не противоречит теории дарвинизма. Если верно учение Дарвина, то есть теория восхождения от более примитивных видов к более сложным, возможен и обратный процесс. Более того, в истории оба эти процесса происходят постоянно, идут встречные движения. Оборотни — это такие существа, которые участвуют попеременно то в поступательном движении, то в возвратном. Вот и все.

— И вы полагаете, что существа, увиденные Денисом Макаровым…

— Обыкновенные оборотни. Да, они — соломенные чучела. Но они же и культурные чиновники.

— А как быть с фактом людоедства?

— Вы спрашиваете, съели француза или нет? Не могу вам твердо ответить на этот вопрос. Мир оборотней все-таки мир особый. Как они соревнуются меж собой, каким способом выясняют отношения — остается лишь гадать. Возможно, они француза и съели — однако, как видите, цикл бытия сменился, и француз по-прежнему гуляет по Парижу. В конце концов, не только в России оборотни имеются.

Я заметил, что в этот вечер мы даже не выпили водки — разговор затянулся за полночь, и пора было уходить. Не могу сказать, что мне все стало ясно, ну а Гена выглядел совсем потерянным.

— Так что же, и дело заводить не стоит? — спросил следователь.

— Вам решать, голубчик.

— Пойдем! — Гена встал, и мы пошли к дверям.

С порога он спросил:

— А как объясняете крысу?

— Крысу?

— Ну, крысу, которую кололи иголкой. Это что такое, по-вашему?

— Ах, крыса! Ну, это совсем просто. Полагаю, что это всего лишь одна из ипостасей современного искусства. Если живые существа оборачиваются предметами, а страны и культуры перекидываются в свои противоположности, отчего бы субстанции искусства не мимикрировать в животное. Искусство Вавилона, например, осталось в образе льва. Современное искусство — это маленькая крыса, и над ней ставят опыты. Вот и все.

Мы с Геной Чухонцевым смотрели на хозяина — и недоумевали. Что он нам сегодня наплел? Средневековый бред, алхимия.

— Прикажете в рапорте писать про упырей и суккубов? — Гена сказал.

— Сергей Ильич, — осторожно спросил я, — а другой версии нет? Ну, знаете, у историков бывают разные версии.

— Отчего же, — охотно ответил Татарников, — есть и другая версия, попроще. Дело было так. Работники музея собираются по ночам кроить бюджет — или как это теперь называется?

— Пилить бюджет, — машинально поправил Гена Чухонцев.

— Именно так. Государство, как помню из вашего рассказа, выделило деньги на строительство нового музея? Вот сотрудники и приходят за полночь, чтобы им никто не мешал, и распределяют по своим нуждам государственные дотации. Полагаю, все и везде делают теперь именно так. И работники современного искусства не исключение. Они сидят в полутемной комнате и делят деньги. Неожиданно врывается неизвестный молодой человек. Кто это может быть? Налоговый инспектор? Милиционер? Вор? Сотрудники музея решают прикинуться куклами — опыт у них грандиозный. Они всю свою жизнь устраивают нечто подобное на выставках. Я ведь не ошибаюсь, голубчики?

— Это точно, — сказал я, — такого искусства у нас много.

— Вот они и повторили одну из выставок. Замерли, заговорили механическими голосами. Как видите, трюк удался. Мальчик натерпелся страху и убежал.

— А крыса, крыса-то что?

— Далась вам эта крыса! Ну, если вам не нравится крыса в качестве ипостаси современного искусства, могу предложить крысу как символ государственного бюджета. В пустых закромах, как правило, остаются только крысы. Пусты закрома нашей Родины — одни крысы шныряют. Вполне возможно, это ритуал такой воровской — когда делят бюджет, гоняют по столу крысу. Не знаю, сам ведь я никогда бюджета не делил.

— Сергей Ильич, — взмолился Гена, — а какая из версий — правдивая? Обе они какие-то странные! Какую выбрать?

— Не знаю, сами выбирайте. Но имейте в виду, голубчики, в истории все версии правдивы одновременно.

— Как это?

— А вот так. История — тоже оборотень.

Мы вышли на улицу. Шел дождь.

— Зайдем куда-нибудь, выпьем? — спросил следователь.

— Да, пожалуй. Странно, что Татарников нам не налил.

— Вот и я чувствую, чего-то не хватает.