Лоуренс Блок: Вор во ржи

— Ты правда так думаешь?

— Другого мнения и быть не может. Ты привлекательный мужчина, а с сединой станешь просто неотразим.

Думаю, он ей поверил. В конце концов, он был актером. Он заметно повеселел, попрощался со всеми и вышел из комнаты.

Элис пошла следом, задержавшись лишь для того, чтобы сообщить, что я, вне всякого сомнения, сукин сын, но она восхищена моей верностью своим идеалам.

— Таким образом, ты принципиальный сукин сын, — подытожила она. — И кто знает, может, тебе найдется местечко в моих мемуарах.

Она исчезла, послав всем салют, а я достал из кармана брюк шкатулку с драгоценностями и открыл крышку. Айзис взяла ожерелье, надела его на шею и застегнула замочек. Потом достала из сумочки пудреницу, посмотрелась в зеркальце и спросила Кэролайн, как она выглядит.

— Прекрасно, — сказала Кэролайн.

— Но сомневаюсь, что я смогу носить его с чистым сердцем. Две женщины убиты хоть и не из-за самого ожерелья, но все это как-то связано. Вы меня понимаете?

— Думаю, да, — кивнула Кэролайн.

— Итак, — сказала Айзис, снимая ожерелье и кладя его обратно в шкатулку. Я закрыл крышку, она взяла коробочку и передала ее Марти. — Надеюсь, Синтия Консидайн будет довольна.

— Она никогда не будет выглядеть так мило, как ты, — ответил Марти. — С рубинами или без, моя дорогая.

— Очень приятно, — сказала Айзис выжидательно.

Он не заставил ее ждать долго. Открыл шкатулку, лично осмотрел украшения — и кто может винить его за это после всего, что уже пропало в этот вечер? Потом положил шкатулку в карман, а из другого вынул толстый конверт и вручил его Айзис.

— Двадцать? — спросила она.

— Двадцать пять, — ответил Марти. — Я убедил Джона расщедриться.

— И это очень приятно, — сказала она и поцеловала его в щеку, после чего взяла конверт и опустила его в сумочку. — Считается, что бриллианты — лучшие друзья девушек, и, допускаю, то же самое можно сказать про рубины, но в неспокойной жизни актрисы все они уступают наличным. Приходится быть практичной, не так ли?

— Безусловно.

— Но ты не практичен, Берни. Ты вор, стало быть, у тебя есть темная сторона, но у этой темной стороны есть своя светлая изнанка, не так ли? Я это почувствовала, когда узнала, что ты взял медвежонка к себе в номер. Вор с плюшевым мишкой!

— Что ж, — сказал я.

— А затем ты отказался от небольшого состояния, чтобы оказать любезность человеку, которого никогда в жизни не видел. Ты украл мои рубины, а потом вернул их мне и не заработал на этом ни цента, верно?

— Я не очень хороший бизнесмен, — признался я. — У меня в книжном магазине тоже не все гладко.

— Думаю, у тебя все отлично, — с чувством возразила она. — Ты замечательный парень, Берни Роденбарр. Просто замечательный.

И она пожала мне руку, задержав ее в своей чуть дольше, чем можно было ожидать.

Спустя несколько дней я сидел в своем магазине и кидал бумажные шарики — белые, а не лиловые — Раффлсу. Ему это занятие явно наскучило, но он продолжал исполнять свою роль — из чувства долга. Потом дверь открылась и вошла Элис Котрелл.

— Они действительно у тебя? — без обиняков спросила она. — Или это уловка, чтобы заманить меня?

— Ни в коем случае, — отозвался я. — Но уж если зашла речь об уловках, предлагаю показать деньги.

— Сначала покажи, что у тебя, Берни.

Я покачал головой:

— Карл не взял деньги вперед, и видишь, что из этого вышло? Я хочу всего лишь те же две тысячи, которые ты обещала ему, и, пока не получу их, ты ничего не увидишь.

— Что ж, видимо, я это заслужила, — вздохнула она и извлекла из сумочки стопку банкнот. Это были сотенные, и их было двадцать. Я знаю, потому что пересчитал.

Я нашел им местечко в своем бумажнике и достал из-под стола конверт из плотной бумаги. Он не был похож на тот, что побывал в сумочке Карен Кассенмайер, в гардеробе 303-го номера отеля «Паддингтон» и в собственной квартире Элис в Ист-Сайде. Я открыл его и извлек стопку листов, похожих на те, что находились в подлинном конверте. Впрочем, бумага была белой, как шарики, которые я кидал Раффлсу.

Она схватила стопку и быстро перелистала.

— Здесь и последнее письмо, которое ты сжег, — сказала она. — «С глубоким возмущением Гулли». Прекрасно. Можно сказать, Гулли Фэйрберн очень много времени провел в глубоком возмущении. Берни, даже не знаю, как благодарить тебя.

— Ты мне заплатила.

— Ты очень многое пережил за две тысячи долларов. Знаешь, это не все, что я обещала Карлу.