Елена Логунова - На сеновал с Зевсом

Еще не старая женщина — единственная наследница миллионного состояния! — имела вид бедной родственницы из аграрного захолустья. Ее простоватое лицо с безвкусным и неумело нанесенным макияжем являло богатейшую коллекцию кожных дефектов, неухоженные пшеничные брови вплотную приблизились к стадии колошения, а губы, наоборот, безнадежно увяли. С прической дела обстояли и вовсе плачевно: не слишком густые светлые волосы Ариэллы были прихвачены грошовым пластмассовым ободком, полностью открыв широкий, как у сома, выпуклый лоб. И даже в таком виде он не уравновесил рыхлые щеки! В общем, дочь Лушкиной воплощала типичный образ простой русской бабы, по причине общей замордованности и перманентного безденежья не приобщившейся к успехам современной индустрии красоты.

— Господи, благослови моего косметолога! — вздохнула я, представив, как при неблагоприятных жизненных условиях могла бы выглядеть я сама.

Фактура-то у меня хорошая, но за ней ведь тоже уход нужен!

Заочно познакомившись с уже покойной Элечкой, я решила, что градус материнских чувств Самой Лушкиной был отнюдь не высок. Галина Михайловна явно уделяла своей покойной дочке гораздо меньше внимания, чем более любимому детищу — компании «ЮгРос». В противном случае богатая наследница и выглядела, и вела бы себя совсем по-другому. И уж точно у бедняжки не развилась бы та поистине смертельная зависимость от родительницы, которая толкнула ее на роковой шаг с крыши!

В общем, мне казалось, что в самоубийстве Ариэллы есть большая доля вины Галины Михайловны, поэтому как следует посочувствовать Самой в постигшей ее утрате никак не получалось. Одно за другим я написала четыре соболезнующих письма, Катя с Зоей в складчину сочинили еще два скорбных текста, но Бронича ни один из них не устроил. Как верно выразилась Катька, он рвал и метал бумажки с нашими записями, обвиняя сотрудников агентства в бесталанности и душевной черствости. Это было обидно. Я в конце концов не выдержала и от лица всего обруганного коллектива дерзко предложила шефу:

— Может, сами напишете?

— И напишу! — с вызовом сказал он и надолго заперся у себя в кабинете.

Тогда я постановила считать свой взнос в искусство сочинения маленьких трагедий вкладом без возможности его пополнения, попрощалась с девочками и поехала домой, на ходу придумывая развлекательную программу на вечер. Очень хотелось компенсировать скверный рабочий день качественным отдыхом.

Никакой перегородки между обычными больничными покоями и платным отделением не имелось, однако граница все-таки существовала и даже отчетливо просматривалась: в той части холла, через которую можно было проследовать к ВИП-лифту, потрескавшаяся керамическая плитка пряталась под ворсистым ковровым покрытием.

— Куды в уличном потопали?! — прикрикнула на Юстаса и Алекса сердитая бабулька в синем халате.

Она бродила вдоль «границы» с опущенной шваброй, как сапер с миноискателем.

— А ну, пошли взад за бахилами!

Алекс, плохо знакомый с больничными порядками, сбился с шага. В зад за бахилами — это будило воображение. Грубые и невоспитанные люди, случалось, посылали его в разные нехорошие места, но никогда — с такой конкретной целью.

— Возвращаться не будем! — подстегнув отставшего Алекса колючим взглядом, отчеканил Юстас.

— Та шо ж вы делаете, ироды! — бессильно завопила им вслед злая бабка. — Это ж надо! В ботинках поперлись на половое покрытие!

— Оно не половое, а напольное! — Юстас, старательно выдерживая роль сурового начальника, обернулся на ходу и погрозил бабульке пальцем. — А половое покрытие, бабушка, ежели вы запамятовали, это со-овсем другое!

— И туда мы в ботинках ни-ни! Ни в коем разе! — без улыбки поддакнул ему Алекс.

Старательно удерживая на лицах выражение подобающей заведению серьезности, они вошли в лифт, дождались, пока двери закроются, переглянулись и захохотали.

— Дзинь! — укоризненно тренькнул лифт.

— Всё, хорош веселиться! — Юстас посуровел, задрал подбородок и завертел шеей, спешно поправляя под твердым воротничком узел галстука.

Алекс одернул на себе пиджак. Он надевал парадный костюм нечасто и чувствовал себя в нем неуютно.

— Пошли! — скомандовал Юстас, первым выходя из лифта. — И смотри там, чтобы ни одной улыбочки, ни одного словечка!

— Я ж не дурак! — обиделся Алекс, след в след, как по кочкам на болоте, шагая за товарищем по пушистому ковру.

— Простите, вы к кому? — За конторкой, похожей на стойку бара, приподнялась симпатичная медсестрица.