Елена Логунова - Статуя сексуальной свободы

Развернув бумагу, она обнаружила внутри полиэтиленовый пакет, полный белого порошка. Что это такое, было не понять, но Рюмка не собиралась бросаться добром, которое вполне могло иметь какую-то ценность. Она сунула пакет за пазуху и поспешно пошла прочь. Помойка у гастронома была местом весьма посещаемым, и каждый новый «инспектор» норовил начать ознакомление с мусорными поступлениями с потрошения карманов конкурента.

Пуговицы на болоньевом пальто присутствовали через одну, полы так и норовили распахнуться, поэтому Рюмка придерживала свою добычу на впалой груди рукой, что со стороны выглядело очень подозрительно.

— А ну, стой, пьянь! Что сперла, показывай! — в узком проходе между гаражами к Рюмке подступили два молодых парня с физиономиями уголовников в третьем поколении.

Рюмка этих неприятных парней не знала и знать не хотела. По ленивым ухмылкам, оловянным глазкам и жирным губам молодчиков она враз угадала в них дворовую шпану, бывших дрянных мальчишек, которые вешали в подвалах кошек и стреляли из пневматических пистолетов по голубям и коленкам прохожих.

— Только не бейте! — испуганно взмолилась Рюмка, вжимаясь спиной в ржавую стену гаража и вытягивая из-за пазухи пакет с порошком. — Вот! Возьмите!

— Эт че? — спросил один из молодчиков, сплюнув и брезгливо прихватив пакет за одно «ушко». — Серый, глянь!

— Не знаю, — честно ответила Рюмка. — В кульке нашла. Кто-то это в сто бумажек завернул и в помойку зарыл, а я вот нашла.

— Хрень какая-то, — с сомнением в голосе сказал молодчик, которого приятель назвал Серым.

— Че сразу хрень?

Парни заспорили, разглядывая пакет. Рюмка тихо шагнула в сторону и растаяла в спасительном тумане, поглотившем и ее хилую фигуру, и звук спотыкающихся шагов.

Благородная старушка Раиса Павловна слабеющей рукой постучала по батарее парового отопления и выронила молоточек для отбивания мяса на журнальный столик. На пол посыпались газеты, журналы, очки для чтения, карандаши и ручки.

— В-вя! — вознегодовал Малютка, мирно дремавший на ковре.

— Помогите… — оседая на пол, прошептала пенсионерка.

Затуманенными болью глазами она все еще видела тщедушную фигурку пропойцы, уносящей с помойки пакет с ядом. Анжеликина отрава ушла в большой мир!

— Моя вина! — покаянно прошептала Раиса Павловна и стиснула кулачок.

В ладонь ей сама собой угодила шариковая ручка, и это определило занятия пенсионерки на те несколько минут, которые понадобились доброй девочке — соседке сверху, чтобы прибежать на условный стук, открыть дверь своим ключом и вызвать для обморочной старухи «Скорую».

Оглядываясь назад, я понимаю, что в тот день мне следовало быть настороже — утро было буквально соткано из дурных примет и скверных предзнаменований.

Первым делом, когда я собиралась на работу, сломалась «молния» на моей куртке. Это было некстати, но я не слишком расстроилась, потому что возраст куртки неумолимо приближался к пенсионному и надевала я ее только потому, что сегодня меня ждал бассейн, а мне не хотелось оставлять в общественном гардеробе новую шубку.

Погода меж тем была уже достаточно «шубная». Выглянув в окошко с нашего седьмого этажа, я убедилась, что травка на газоне у подъезда слегка заиндевела. Сверху сеялась мелкая белая дрянь, не слишком похожая на нормальный снег, но все же вполне подходящая для премьеры моей скромной меховой коллекции: к бело-рыжему бобровому полушубку у меня имелась новая сумка с хаотично разбросанными по кирпичного цвета замше лоскутами меха. В магазине меня уверили, что лохматые фрагменты сумки при жизни принадлежали енотовидной собаке. Посмертно енот был подозрительно похож на обыкновенного полосатого ваську, но я все-таки купила эту енотовидную кошку, потому что она замечательно подходила к моим шубным бобрам.

В общем, кончину старой куртки я перенесла стойко. Надела шубку, вздернула на плечо сумку, повертелась перед зеркалом и благосклонно улыбнулась сначала своему очаровательному отражению, а потом братцу Зяме. Он как раз шествовал по коридору в ванную в шикарном халате цвета мокко и с махровым полотенцем на плече.

— Бобры добры? — с сарказмом пробормотал Зяма, без большого восторга покосившись на мои меха.

Зямочка у нас гениальный дизайнер по интерьерам. Его художественный вкус тоньше, чем ножки блохи, подкованной умельцем Левшой. Куда мне, простой девушке, воспитанной на многотиражных гламурных журналах, до этой редкой утонченности!