Инесса Ципоркина - Ужасно роковое проклятье

Сама квартира была тщательно убрана — по меркам тети, разумеется. Повсюду расставленные безделушки исправно собирали пыль, а некоторые уже трудно было узнать — зайчик это, слоник или Нижинский в роли фавна? Кружевные салфеточки, которые в викторианскую эпоху крепились к изголовьям кресел, чтобы те не слишком засаливались, тетя почему-то предпочла размещать на сиденьях — чтобы предохранить свою мягкую мебель от чего, интересно было бы знать? Общее впечатление, производимое берлогой тети Жо, напоминало атмосферу антикварного магазина. Не киношного: чистенького, с тщательно высчитанной загадочностью и аккуратненькой запущенностью — а нашего, арбатского, с грязными козетками, ветхими ломберными столами, нелепыми монументальными полотнами, поддельными китайско-арабскими древностями и завышенной самооценкой — как самого хлама, так и его хозяев. Франческо с изумлением пялился в брюхо гигантского орла, больше похожего на жирненького рождественского гусака нестандартного окраса. Через грудь мутанта вилась лента с латинской надписью, которую Кавальери, как потомок античности, легко прочел и прыснул со смеху. Гусь, тьфу, орел красовался на гобелене размером два на полтора, зачем-то обрамленном широким золоченым багетом, словно распростерший крылья "птиц" был сам по себе недостаточно презентабелен.

Внимание Иосифа также привлекла могутная зверюга, вышитая на непомерном холсте, и он с подкупающей любезностью поинтересовался у тетушки, которая уже успела намертво приклеиться к его локтю:

— А что здесь написано?

— Это наш старинный девиз! — зарделась престарелая кокетка, — "Я крест приму, но дани не отдам!"

— А, помню, — оживилась Соня, — прапрадедушкин слоган! Он в городе Задвижске большим человеком был, но недолго — проворовался и сел. С налогами махинировал, кажется? Собирать собирал, но до столицы немногое доходило, а? — и нахальная девчонка посмотрела на тетю с деланным восторгом.

Пора было пресекать Сонькину травлю, иначе бабка уйдет в несознанку. Я еще только слова подбирал, как Иосиф спас положение:

— У вас в семье бывали неординарные натуры, со сложными судьбами — жаль, если потомки про них забудут, и все… Хроника настоящей дворянской семьи, с рассказом о тех, кто был ее гордостью и о тех, кто… э-э-э… не совсем — это ценнее, чем мемуары отдельного человека, гораздо ценнее! Так вы намерены книгу за рубежом печатать, или решили подождать?

— Ой-й! — только и сумела произнести в ответ задохнувшаяся от счастья "хронистка".

На дальнейшую дойку бабуси я мысленно отвел часа три — и просчитался всего-то часа на четыре. День пропал, как в пропасть ухнул. Пришлось забыть обо всех побочных планах: о благом намерении морально поддержать Элеонору, в одночасье лишившуюся жениха, о приношении печальному узнику Чингьяле передачи с табаком, сухарями и теплым бельем, о бессменном дежурстве возле одра Кавальери-отца, и прочая, и прочая. Мы оказались словно кандалами прикованы к старой перечнице, потому что жалкие крупицы деловой информации: когда здесь был пресловутый Федя, как он выглядел, чем больше всего интересовался, оговаривал ли условия или обходился славословиями? — приходилось выуживать из груды семейных легенд и реликвий. При малейшем давлении бабуленция замыкалась, начинала отвечать односложно и демонстративно таращилась по сторонам, точно мы — бронзовые пастушки из ее паноптикума и потому не стоим внимания. Но мудрый Ося снова принимался петь дифирамбы, и старушка таяла.

Изо всей слащавой чепухи, которая высыпалась на наши бедные головы в процессе общения со старой дурой, удалось узнать больше, чем мы опасались, но меньше, чем надеялись. Федор Хряпунов, дальний потомок рода, живет один-одинешенек в Париже, имеет небольшое издательство и неброскую внешность: сам роста среднего, волосы темные, глаза карие, бороду бреет, на щеке две родинки, особых примет нет. Ну как с такими работать? Засохшая плюшка не могла вспомнить ни конкретной даты появления парижского потомка в своем бардаке, простите, архиве, ни как нездешний Федя вошел в ее жизнь. Под занавес тете Жо продемонстрировали листочек с письмом злопыхателя-анонима — она радостно воскликнула:

— Ой, Софочка, ты разве пишешь по-итальянски? — хотя Софочка уже треть суток на глазах у тетки со скоростью пулемета выплевывала то русские, то итальянские фразы, осуществляя общение между нами и Франческо.

И вдруг… Нет, для человека, проведшего семь часов в светском обществе Жози Хряпуновой-Охренидзе, это была вполне закономерная реакция, а никакое не "вдруг". Просто мой приятель Иосиф — человек отменно хорошо воспитанный, а с дамами — особенно. Но любому терпению приходит амба, если у вашего собеседника болезнь Альцгеймера. Никакое воспитание не спасет там, где нужен профессионализм — и лучше профессионализм психиатра, чем психоаналитика. Оська на психиатра учен не был, а потому взорвался, точно ядерная боеголовка на складе салютов и фейерверков: