Инесса Ципоркина - Убийственные именины

Иосиф всегда был совой. Для него заснуть раньше трех часов ночи и восстать ото сна раньше полудня — подвиг. А Данька позвонил в дверь в 9 утра. День рождения у тетушки, "ты спишь ли, милый друг", как не совестно, и все такое. Только в машине Ося пробудился окончательно — и понял, что уже битый час таращится в окно, якобы заинтересованно рассматривая пожелтелый от жары подмосковный ландшафт. Рядом щебетала Серафима Николаевна, матушка Данилы. Отчим вел машину, а Данька клевал носом. Если учесть, что дядя Гоша никогда не слушает речей супруги, и ей это известно — значит, Серафима обращалась именно к Иосифу. Она, как ей казалось, с ним беседовала с самого момента посадки в машину, а он дрых с открытыми глазами, нечувствительно "наблюдая за природой" и невпопад соглашаясь с рассуждениями Симы.

Впереди лежал длинный, жаркий, скучный день. Ося согласился поехать за город на дачу Данилиной тетушки, сестры Серафимы Николаевны, в деревню Мачихино, в надежде побродить по окрестному лесочку и искупаться в речке. Узнав, что речка называется Моча, он приуныл, несмотря на то, что ударение в ее названии было на первом слоге.

Данька мирно дремал, а неуемная Серафима Николаевна расписывала масштаб вселенской катастрофы, которая вот-вот наступит. Из ее глубоких рассуждений выходило, что скоро Земля поменяет магнитные полюса, ледовые массы наползут на экватор и растают от жары, что и вызовет всемирный потоп, а потом сразу же — великую сушь. Свои представления она черпала из сериалов с названиями вроде "Завораживающие катастрофы", "Погодожуть", "Катаклизмы для вас", а заодно из какого-то страшноватого наукообразного журнальчика. "Огонек и ледок", что ли. "И знаешь, этот журнал такой грамотный, такой увлекательный, информация в нем такая, знаешь, плотная, насыщенная… Совсем как "Химия и жизнь" в мое время!" — восхищалась Серафима Николаевна этим сборником экологических страшилок. "Как можно быть увлекательным и грамотным одновременно? И почему семейные торжества всегда до краев полны добронравной скукой?", — размышлял Иосиф, пропуская Серафимину болтовню мимо ушей и старательно изображая внимание. Однако вскоре на ее слова: "В самом начале всемирной катастрофы может погибнуть треть человечества!" — Ося брякнул: "Конечно, это замечательно!" И тут же поймал на себе изумленный Симин взгляд. Но Серафима нашлась, и довольно быстро: "У молодежи сейчас в моде мизантропия. Как Чайльд-Гарольд, правда, Гошенька?"

Все-таки Серафима, которую все родные и друзья до сих пор зовут Симочкой, славная и удивительно бестолковая дама, слишком много читает "научную" прессу и смотрит телевизор. Ее не пугают всемирные потопы и надвигающийся ледниковый период — наоборот, Серафима видит в них подтверждение собственной правоты. Она, Симочка, права в своей ностальгии по "светлому прошлому". А вот будущее — оно отнюдь не светлое. Скорее туманное. Когда-то Сима была красавицей и по сей день любит вспомнить об этом факте во всеуслышанье. Серафима Николаевна с возрастом так и не изжила в себе подростковой склонности к романтике: в ее мире светило ничем не затуманенное солнышко, кавалеры были галантны, дамы элегантны и горды. Как ни странно, но и современники вызывали в Серафиме не раздражение, не хроническую депрессию, а даже некое умиление. И она любила давать "родным и близким" уменьшительные имена-прозвища, и еще ни разу не попала в точку. Окружающие, которых она называла Мумочками, Зизеньками и Ласеньками, сначала недоумевали, потом протестовали, потом смирялись: Симочка была воздушно и очаровательно глупа. Ее нынешний муж, Георгий Игоревич, Данькин отчим, некогда увел это небесное созданье из семьи, ячейки общества. Отбил Серафиму у первого супруга. Звали несчастного брошенного мужа как и Данькиного дедушку, Симиного папочку — Николаем. Серафима до сих пор время от времени намекает на "драму, которую пережил Кока". А Кока, наверное, и забыл уже про Симу. В общем, "у меня была жена — кончилась она".

Сам Данька отца не помнил, папа Гоша его растил, лелеял, воспитывал, поднимал и, наконец, пустил в свободное плаванье в "большую жизнь". Георгий и сейчас заботился о пасынке: держа руль одной рукой, другой он поправил подголовник, чтобы отяжелевшую Данькину голову не так трясло. Почему-то они всегда больше походили друг на друга, чем Данила и его матушка. У всего Серафиминого семейства — "рода Изотовых", как она гордо называла тьму родственников разной степени "водянистого киселя" — были светлые глаза и волосы, мягкие черты лица и крепкое телосложение. А Георгий был небольшого роста, имел крупный нос и твердых очертаний подбородок, маленькие руки — и вообще весь Гошин вид беззастенчиво выдавал породу. Данила с возрастом перенял у Георгия не только манеру улыбаясь поднимать правую бровь, саркастический взгляд на мир и любовь к логическим рассуждениям: у него даже форма носа наметилась другая и волосы потемнели. Хотя Данька вымахал на полторы головы выше Георгия и в плечах был сильно пошире "папы Гоши".