Фредерик Дар - Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

— Я тебе помогу, — говорит Пино и входит в лифт, ибо он соображает лучше, чем его экс-коллега.

— Здесь им будет лучше, — говорит Берю, вытирая ленту внутри шляпы, — по-моему, в морге гораздо уютнее, чем в дортуаре, куда нас засунули.

В самом деле, в помещении чувствуется приятная прохлада, несмотря на летнее средиземноморское утро.

Толстяк показывает на четыре огромных рефрижераторных бака, которые стоят на рельсах.

— Неплохо, но они тут не очень оборудованы против эпидемий. Ещё два убийства — и мест не хватит, придётся занимать холодильник на кухне.

Пинюш трудится над скобами сундука, которые не иначе как заклинило. Но, будучи терпеливым как любитель кроссвордов или вязальщица, выращивающая котят, он справляется с оковами. Поднимает крышку, издаёт слабый крик убитого цыплака и садится одновременно на паркет и на собственные ягодицы в форме долек чеснока.

— Эй, чего это с тобой, Сезар! — спрашиваю я.

Его побитые молью усы напоминают две кисточки, которые забыли помыть в скипидаре: в них застряли какие-то сгустки, и щетина торчит, куда вздумается.

Пино издаёт стон ночной птицы.

— Их, их, их, их… — выпискивает он жалобно.

— Эй, оставайся с нами, Папаша! — бросает ему Берю. — У тебя что, климакс, приятель?

— Их, их, их там нет! — наконец артикулирует Старина.

Мы с Александром-Бенуа смотрим друг на друга, как вы смотрите на свою сестру, заметив, что свояк мочится в пианино.

И всё же, поскольку святой Фома дремлет в сердце самого великого поэта, я подхожу к распахнутому сундуку.

Пинюш не сбрендил, друзья мои: сундук безобразно пуст [57] Мне надоело выражение «совершенно пуст». — Сан-А . .

Вы скажете, что после всего, что мы пережили за последние сутки, мы ничему не должны удивляться, вот только вид этого зияющего сундука вызывает у меня головокружение больше, чем Большой Каньон Колорадо.

— У нас стырили жмуров! — громыхает Берюрье.

— Прикуси, А-Б. Б.! — прошу я.

Я напряжённо думаю. В таких обстоятельствах не стоит отпускать нервы, мои птички, иначе вы быстро окажетесь на пороге скворечника с чемоданом в руке и письмом от вашего психиатра в кармане.

— Чем торгуешь? — спрашивает Непочтительный, который стал совсем бесцеремонным с тех пор, как я перестал быть его начальником (или, точнее, с тех пор, как он перестал быть моим подчинённым).

— Я думаю, Толстяк!

— Думай вслух, чтобы все слышали. И потом другим не надо будет думать.

— Нам понадобилось не более тридцати секунд, чтобы спуститься на три этажа. Пятнадцать секунд ждали кабину. Еще пятнадцать разговаривали с чернокожим матросом. Вы потратили тридцать на то, чтобы вернуться за сундуком. Таким образом, он оставался без нашего присмотра не более минуты с половиной. За девяносто секунд кто-то должен был успеть вытащить его из лифта, переправить в укромное место, достать два тела и снова оттащить его к лифту. Надо быть очень ловким, братцы!

Они принимаются говорить, но, к счастью, одновременно, что отбивает у них желание продолжать.

— Мы напали на след, ребята!

— Ты так думаешь? — бормочет Пино, вновь принимая вертикальное положение.

— Йес, барон! На этот раз мы в самом деле имеем нечто положительное, ощутимое! Чернокожий явно замешан, иначе этот фокус не удался бы, всё было слишком чётко. Я представляю себе это дело так: с момента нашей вылазки к Алонзо мы были под наблюдением. За нами незаметно следили с тех пор, как мы отправились в путь с сундуком. Они воспользовались первой же возможностью, чтобы забрать его содержимое. И им пришлось использовать помещение рядом с лифтом.

— Зачем им понадобились эти трупы, если у них была вся ночь, чтобы забрать их? — возражает Блеющий.

— Вопрос по существу, ваша честь, но вам придётся оставить его без ответа впредь до дальнейших распоряжений. Вы сейчас вернёте этот сундук туда, где его взяли, снимете с него колёсики и придёте ко мне.

— Куда? — спрашивают они хором.

— В хижину из бамбука, бамбука! В хижину из бамбука, бамбука ! — напеваю я. — Хочу допросить этого милого сенегальца из лифта. Думаю, что я найду его на кухне.

Я хорошо предположил, ибо первый, кого я вижу рядом с огромной горой тарелок, которой не страшны килевая и бортовая качка (кстати, незначительная), — это не кто иной, как парень, которого я только что видел.

— У вас найдётся минута для меня? — не церемонюсь я.

— Нет, — отвечает он категорично, — у меня работа.