– Странное дело, – заключает он.
– По-твоему, это дело рук чокнутого, Пино? Если вас удивляет, что я спрашиваю его мнение, сообщаю, что в профессиональном плане он может дать очень дельный совет.
Он размышляет над игрой, ища выигрышную комбинацию, но не находя ее.
– Я так не думаю, – говорит он наконец.
– Почему?
– Я читал газеты.
– Я тоже. Именно прочитанное наводит меня на мысль, что только ненормальный мог действовать таким образом!
– Поведение убийцы, конечно, свидетельствует в пользу этой версии.
Это излюбленные термины босса. Пино прислоняется к стене, точь-в-точь как босс к батарее, также просовывает два пальца под воротник рубашки, как будто хочет его ослабить. Совершенно бессмысленный жест, поскольку мой доблестный помощник носит рубахи сорок третьего размера, хотя для его журавлиной шеи вполне хватило бы и тридцать восьмого.
– Пинюш, ты говорил, что поведение убийцы свидетельствует в пользу этой версии...
– Да, вот только личность жертвы ее опровергает!
– Давай выкладывай...
– Судя по голове, человеком он был элегантным.
– И что с того?
– Псих, ходящий на Центральный рынок в четыре часа утра, не принадлежит к элите, согласен?
– И какое отношение это имеет к жертве?
– Такое же, как убийцы к его жертве, если не брать убийства с целью ограбления. Но в этом случае убийца обычно не теряет время на расчленение того, кого только что замочил.
Я делаю Маргарите знак наполнить наши опустевшие стаканы.
– Ясно. Твой вывод: преступник и жертва похожи. Это наводит нас на мысль, что убийца – тоже приличный человек. Я отвечу тебе в тон. Что приличному человеку, даже если он убийца, делать в зале требухи Центрального парижского рынка в четыре часа утра?
– Может, он проходил мимо и решил избавиться от этой головы. Это довольно неудобный груз, ты не считаешь?
То, что он говорит, не лишено определенного здравого смысла.
– Да, над этим надо будет поразмыслить. Дашь мне отыграться?
– Если хочешь...
Мы продолжаем играть (я – думая, а Пинюш – выигрывая) вплоть до возвращения Берюрье.
На вид тот находится в двух шажках от апоплексии. Он падает на соседнюю скамейку и начинает обмахиваться пивной кружкой.
– Вот сволочи! – ворчит он.
Я сдвигаю Пинюша, чтобы сесть рядом с Толстяком.
– Что с тобой?
– Повидался с парнями из криминалки! Ты себе представить не можешь, как они надо мной насмехались! Не нашли ни малейшей улики, а еще издеваются. Я сдержался, потому что не люблю скандалы, но, если бы послушался своего внутреннего голоса, им бы стало очень больно.
Я его успокаиваю величественным жестом римского императора.
– Смотри не помри от инсульта в этой тошниловке. Это был бы непорядок! Их расследование продвинулось?
– Продвинулось! Да они словно приклеились к одному месту!
Он сует свой ноготь в форме черепицы между двух клыков и выковыривает нечто застрявшее там.
– Ничего! Пустота! Ноль! Послушать их, так этот чайник с неба свалилс!
– Они передали фотографию в иностранные брехаловки?
– Да. В Англию, страны Бенилюкса, в Германию, Италию... И переслали увеличенный экземпляр в ФБР... До сих пор жмурика никто не опознал. Вот непруха, а?
– Точно! А продавцов требухи они больше не допрашивали?
– Три дня только этим и занимались, козлы! Всех опросили – от носильщиков до получателей! Никто не заметил ничего необычного. Они проверили личную жизнь торговца, продавшего мне бубенцы, потом жизнь его благоверной, его работника, его двоюродного племянника, – ноль! Требушатник разоряется. После этой находки у него никто ничего больше не покупает – боятся, что он подсунет человечину! Ты представляешь?
Берюрье вытирает лоб черным платком, вполне подошедшим бы для пиратского флага.
– Большой стакан белого! – кричит он.
Маргарита приносит заказ и ухитряется положить два кило своей левой сиськи на мое плечо.
Я дружески поглаживаю ее. Она мягкая, как бархат, и наводит меня на мечты о сладкой жизни на розовом облаке. Всю свою жизнь я мечтаю пожить на розовом облаке... Гулять по бесконечной синеве с золотыми точками и смотреть с высоты на Землю, загаживаемую дрянью под названием Человек!
– Не стесняйся, – ворчит Берюрье.
Он кладет свою грязную фетровую шляпу на соседний табурет. Кожаная подкладка шляпы нарисовала на его лбу желтоватый круг.
– Вижу, начало у нас не слишком удачное, – констатирует он.
Пинюш хочет разделить с нами грусть. Мы даем ему двойное согласие, и он подсаживается ближе.
Читать дальше