Фредерик Дар - Секрет Полишинеля

Когда она пришла в себя, а я надел брюки, мы обмениваемся несколькими поцелуями и возобновляем беседу.

Маленький сеанс чик-чирика нас утомил и осчастливил Лично я нами доволен. Еще немного, и я ущипну себя за ухо, чтобы сказать себе это. Не знаю, как вы устроены. Может, у вас в трусах один знак вопроса, но каждый раз, сразу после того, как я вернул свой долг особе диаметрально противоположного моему пола, я чувствую себя превосходно. Я как будто оправдал свое существование в глазах творца...

Я протягиваю руку к бутылке ликера.

– Ты позволишь, нежная моя? Она запечатлевает на моей груди влажный поцелуй, от которого по моему хребту идет приятный разряд тока.

– Ты здесь у себя, – говорит она. Я пью прямо из горла, потом заливаю себе в глотку стакан чистой воды, чтобы смыть этот сироп.

– Скажи, Мартин, тебе не кажется, что нам вдвоем было отлично?

– Чудесно, – соглашается она. – Я никогда не испытывала такого наслаждения, мой волк!

Это «мой волк» заставляет меня внутренне закипеть. Я терпеть не могу любовные прозвища. Стоит девице назвать меня «лапочка», «дурашка» или «зайчик», как у меня сразу возникает желание двинуть ей по морде; что вы хотите, это чисто физическое отвращение. Ненавижу сюсюканье. О любви не говорят, ею занимаются.

– Пфф, – говорю, – тебе не кажется, что ночь душная? Мне хочется прогуляться по воздуху...

– Значит, ты подвергнешься допросу ночного сторожа. Он не может выносить, чтобы кто-то выходил на воздух после отбоя.

– Не волнуйся, я скажу ему пару слов... Я уже выхожу, когда мне в голову приходит один вопрос.

– А чьи машины стоят у входа?

– Помощников старика и его тоже.

– Они никогда не выезжают ночью из поместья?

– Нет, они уезжают только на уик-энд, как и я...

– Наверное, в Париж и его окрестности?

Не желая продолжать допрос после чудесных мгновений, которыми мы только что наслаждались, я покидаю ее после последнего поцелуя, от которого перехватило бы дыхание даже у специалиста по подводной охоте.

Ночной сторож – не туфтовый часовой. Как тихо я ни шел, мое появление заставляет его вскочить с раскладушки.

Он направляет мне в портрет луч великолепного электрического фонаря.

– Стой, кто идет? – спрашивает он, следуя доброй традиции.

– Опустите ваш фонарь, старина, – отвечаю я – У меня от него отслоится сетчатка...

Но он не подчиняется. Он встает и включает верхний свет. Его настороженный взгляд неласково меряет меня.

– Вы куда?

– Хочу прогуляться по парку. В моей каморке два квадратных метра, мне приходится открывать дверь, чтобы надеть пиджак... А мне просто необходим кислород, чтобы выжить.

Моя трепотня не производит на него впечатления У этого типа засохшая фига вместо мозгов.

На всякий случай он смеется, потому что видел это в голливудских фильмах.

– Знаете, здесь исследовательская лаборатория, а не место для прогулок.

– Вы хотите сказать, что я, ассистент профессора Тибодена, не имею права пройтись по парку?

– Я могу сказать, что меня поставили сюда смотреть, чтобы все было в порядке. А я считаю беспорядком, если один из служащих выходит в неположенное время.

– Тогда подайте вашему начальству соответствующий рапорт, малыш, и перестаньте выпендриваться, а то я разозлюсь и заставлю вас сожрать ваш галстук.

После этого я, не обращая на него внимания, открываю засов входной двери и выхожу в духоту ночи.

Я беру курс на сборные домики. Хочу своими глазами убедиться, что с этой стороны все О'кей. Пятеро живущих в нем господ являются пятью неизвестными этой задачи. Ставлю петуха в винном соусе, что шпион (я называю кошку кошкой, как говорил Казанова) один из этих пятерых...

Идя по заросшей травой тропинке, ведущей от дома к вспомогательным строениям, я обдумываю ситуацию. Тот, кто спер формулу, использовал голубя, чтобы отправить ее по назначению. Зачем применять такой устаревший метод? Молчите? Я вам скажу, если у вас запор в мозгах... Потому что он торопился и не хотел выходить за пределы поместья Вывод: в окрестностях, возможно, есть и другие почтовые голуби...

Где же он может прятать этих тварей? Голубь не останется незамеченным, потому что производит сильный шум своим воркованием... Значит, импровизированная голубятня удалена от построек...

Я обхожу парк, навострив уши и вслушиваясь в многочисленные шумы, населяющие его; но воркований не слышно, как симфонии Бетховена в переходах метро. Из птиц я нахожу только соловья, заливающегося на ветке...