Алексей Большаков - Страшное Проклятие

— Правда, хороший анекдот? — отсмеявшись, поинтересовался Фёдор.

— Какой анекдот? — спросил Эдик.

— Который Мария рассказала клиенту.

— Извини, я что-то не совсем понял его смысл.

— Ну, как же? — удивился Шкода. — Приходит Чебурашка в магазин и спрашивает: "У вас леписины есть? Продавщица поправила: "Не леписины, а апельсины. Нет апельсинов". На другой день опять: "У вас леписины есть?" — и так всю неделю. Продавщице надоело поправлять, она и говорит: "Ещё раз скажешь "леписины" — прибьём за уши к прилавку". На следующий день Чебурашка приходит и спрашивает: "У вас гвозди есть?" — "Нет". — "А леписины?".

— Да, — задумчиво сказал Эдик, — хороший анекдот. Только вот мне кажется, что проститутки клиентам такие анекдоты не рассказывают.

— А какие, по-твоему, рассказывают? — недоумённо спросил Шкода.

— Если только постельные. И речи с клиентами ведутся совсем не такие, как в твоей повести, и образ жизни у проституток не такой, и работу свою они не любят.

— А ты откуда знаешь? — недовольно спросил Шкода.

— Догадываюсь, — ответил Эдик.

— Догадываюсь, догадываюсь… — передразнил Шкода. — Можно подумать, что ты сам проституткой в гостинице работаешь.

Эдик не стал тратить время на возражения, потому что с нетерпением ожидал, когда повествование наконец-то закончится и можно будет поехать домой отоспаться. Но писатель мучил его своей повестью ещё целых три часа. Когда он окончил чтение, Эдик, поблагодарив за оказанное ему доверие, собрался было уходить. Шкода задержал его у порога:

— А как же обсуждение? Что ты можешь сказать о моём творении? Правда, искренне, правдиво, актуально и неожиданно?

— Да как тебе сказать? — задумчиво ответил Эдик. — Действительно, много необычного и неожиданного. Однако отдельные эпизоды, фразы и выражения мне не понравились.

— В самом деле? — удивился Шкода. — А какие?

— Скажем, в описании Малыша. Ты пишешь, что он был сексуальным виртуозом-экспериментатором…

— По-моему, это большая находка, — возразил Шкода. — И очень жаль, что ты её не оценил.

— Ладно. Ответь мне только, где ты видел гладко выбритых беззубых блондинок, обладающих лучезарной улыбкой?

— Что? — почесал голову раздосадованный Шкода. — В самом деле, придётся заменить.

— Вот, вот, — сказал Эдик, — и замени ещё эпизод, где ты описываешь драку Малыша с сантехником Унитазовым.

— Но это же центральный эпизод! — возмутился Шкода. — Его-то зачем менять?

— Слишком уж здесь всё неестественно, — сказал Эдик.

— Ты, видно, невнимательно слушал, — махнул рукой Шкода.

— Как же, я хорошо запомнил этот эпизод, — возразил Эдик, к этому месту в повести он ещё не успел как следует задремать. — Когда преступники похитили Марию, — решил пересказать сюжет Эдик, — твой Малыш мчится по городу в поисках сантехника Унитазова и находит его на стройке. Сантехник, помахивая огромным гаечным ключом, обследует тяжелую бетонную стену. Малыш подбегает к противнику и грозно требует: "А ну-ка живо гони мне десять копеек!". "Но у меня нет мелочи", — виновато пожимает плечами сантехник. Тогда твой главный герой с криком: "Так ты, гад, не хочешь одолжить мне гривенник?!" — лупит сантехника ногой по зубам. Тот падает как подкошенный. Малыш начинает топтать и пинать сантехника, требуя сознаться, где спрятана Мария. Сантехник не хочет. Малыш хватает его за волосы и стучит головой человека об стену. Но тут, ты так пишешь, откуда ни возьмись примчались дворник Подметайко, столяр Деревяшко, слесарь Порчугайкин. Заметив их, Малыш перепрыгивает через трехметровую бетонную стену и мчится за подмогой в кооператив "Обмер". Подумай только, Федя, как всё это глупо выглядит, сколько здесь неточностей, откровенного писательского брака.

— Как-то ты всё опошлил, — недовольно покачал головой Шкода.

— А фамилии? — продолжил Эдик. — Какой дурацкий у тебя подбор! И кооперативов с названиями "Обмер" или "Обман" я не встречал, и шутки у тебя преимущественно плоские.

— Эх, плохо ты юмор-то понимаешь, — раздраженно заключил Шкода.

Наступило тягостное молчание. Наконец Шкода спросил:

— Как тебе концовка повести?

Её окончание напомнило Эдику окончание когда-то нашумевшего произведения Кунина "Интердевочка", и Эдик сказал:

— Чувствуется влияние отечественной литературы перестроечного периода.

— Слушай, может быть, перевести на английский язык и послать в американские художественные журналы? — с надеждой спросил Шкода.