Ингрид Нолль - Головы моих возлюбленных

Марио встал, пожал нам обеим руку – хотел, возможно, таким образом заверить нас в том, что будет молчать. После этого он вышел в сад и не мешкая принялся за работу.

– Слушай, а за последний месяц ты звонила Йонасу? – спросила Кора.

– Нет, он сам один раз звонил мне. А в чем дело?

– Счет в два раза больше обычного. Вообще-то мне наплевать, но у меня есть мрачное подозрение: уж не звонил ли Дон отсюда в Новую Зеландию?

– Да нет, ему было слишком плохо, вряд ли он мог звонить.

Вошла Эмилия, она искала удлинитель.

– Никому Дон не звонил, – сказала она.

– А тебе-то почем знать? Ты только взгляни на этот счет, – встревоженно сказала Кора.

– Это была я, а не Дон, – призналась Эмилия. Мы очень удивились, но, узнав, что она ежедневно беседовала с Марио, сразу все поняли: междугородные разговоры с заикой вполне могут затянуться сверх обычного.

– Ну, слава богу, – вздохнула я, – а то мы испугались, как бы он не сообщил туда, в Новую Зеландию, наш адрес.

Эмилия улыбнулась, как фокусник, извлекающий из своего цилиндра живого голубя, после чего протянула нам письмо и открытку. Дон, оказывается, писал домой и дал почту Эмилии, чтобы она все бросила в ящик. Открытка, адресованная родителям, была занудная, ну там lovely Italy и тому подобное, а письмо, которое Эмилия уже успела вскрыть, могло сыграть в нашей судьбе роковую роль. Дон сообщал своей жене, что он напал на очень интересный след, «речь идет об одной немецкой вдове, которая не отличается ни молодостью, ни красотой, и вот эта самая жена явно подстроила убийство своего богатого мужа».

– Откуда ты взяла, что в этих письмах речь идет о такой острой теме? Ты ведь по-английски ни в зуб ногой? – спросила я. Эмилия лишь плечами пожала.

– Интуиция, – скромно промолвила она.

Марио без посторонней помощи внес Дона в кухню и уложил его, по-прежнему хорошо завернутого, в угол.

– Нет уж, вынеси его обратно! – вскрикнула я, старательно зажимая нос.

А вот Кора явилась с фотоаппаратом, блокнотом для рисования и грифелем.

– Встреча всегда радует, – сказала она, – но если у тебя слабые нервы, ступай-ка ты лучше к Беле.

Когда она сняла с Дона окутывавшее его одеяло, я не смогла удержаться и все-таки глянула на него. Это страшное зрелище я не забуду до конца своих дней.

Мне знакомы итальянские кладбища, которые сплошь обвиты электрическими проводами, потому что родственники усопшего перед его фотографией оставляют гореть как вечный огонь постоянно включенную лампочку. Из-за жары здесь никогда не встретишь настоящих цветов, только пластиковые. Зеленый цвет, господствующий на кладбищах немецких, в Италии почти не встречается. Конечно, парочка-другая кипарисов обрамляет и это царство мертвых, но стоило вспомнить о птицах, чей щебет доносился до меня с деревьев, обрамлявших могилы Карло и матери, и я думала – можно сказать, что мой отец, как и Хеннинг, действительно обрели вечный покой. Если исходить из предположения, что покойники получают какое-то удовольствие от своей могилы, то следует заметить, что на долю моего отца приходится куда больше солнца, чем на долю матери, зато ей досталось больше зелени.

А вот могила Дона, к сожалению, оказалась как раз перед нашими столь восприимчивыми носами. По мне было бы куда лучше, если бы он на правах иностранца упокоился на историческом Cimitero degli Inglesi [21], кладбище, которое, подобно своим покойникам, распадается и гниет. Когда мы пьем кофе на террасе, наш любовник снова и снова самым неприятным образом будоражит память.

Марио обещал за ночь предать Дона земле и сдержал свое слово. Разве что место, откуда были сняты старые плиты, имело несколько подозрительные очертания. Густые заросли лавровишни не давали любопытным соседям возможности заглядывать к нам на участок, вдобавок, если верить Эмилии, в том доме кроме как весной и осенью вообще никто не жил.

Мы с Корой были очень рады, что нам удалось перехватить очередной рейс Ал-Италии на Сицилию. Бела сидел у меня на коленях, очаровательная стюардесса тетешкалась с ним, а потому сын выказал себя вполне жизнерадостным попутчиком.

В аэропорту города, возникшего из черной лавы, поджидала целая стая фотографов и папарацци.

– Как нас торжественно встречают, – пошутила я и пошла за багажной тележкой. Попутно мы узнали, что здесь ожидают некоего крупного политика из Рима, который неизменно проводит Рождество на родине, у своей матушки. Когда вместе с тележкой я подъехала к нашим чемоданам, Кора, ведущая за руку Белу, подверглась нападению фотомафии. Она оскалила зубы, как голодная собака, а скучавшие до сих пор представители прессы пришли от этой улыбки в восторг и завопили: «Ancora!» [22].