Себастьян Фитцек - Двадцать третий пассажир

– У тебя проблемы с одноклассниками?

Тимми поднял голову. Мартин даже испугался, заметив, каким усталым выглядел его сын. Почти таким же усталым, каким был он сам.

– Нет. Там все о’кей. Нет никого, кто бы заставил меня жрать кебаб, если ты это имеешь в виду.

Словом «кебаб» в его школе называли горсть листвы и грязи, которую физически самые сильные ученики в классе собирали в школьном дворе, чтобы ради удовольствия запихнуть эту дрянь в рот самым слабым. Просто так, потому что они могли это сделать.

– Это из-за тебя. Потому что тебя часто не бывает дома, и мама… – Голос Тимми сорвался. Мартин видел, как он старался не расплакаться на глазах у отца.

– Эй, иди-ка сюда. – Мартин подошел к нему, опустился на колени рядом с письменным столом и обнял сынишку.

Он почувствовал, как похудел Тимми, с тех пор как перерывы между скандалами в их семье стали совсем короткими, пока их ссоры в конце концов не превратились в никогда не затухающую перебранку.

– Когда мама и папа ругаются, это не имеет никакого отношения к тебе, надеюсь, ты это понимаешь?

Тимми кивнул и шмыгнул носом.

– Это я во всем виноват, малыш. Я слишком часто отлучаюсь по работе. Но я клянусь тебе, скоро это прекратится. Мне осталось выполнить последнее задание, после этого я уволюсь и поищу себе такую работу, которую смогу выполнять, сидя дома. Как тебе такое предложение?

Тимми высвободился из его объятий. Но в его взгляде читалось сомнение. По его лицу было видно, что он никак не может поверить в хорошую новость.

– И тогда ты всегда будешь со мной?

– Да. Я обещаю тебе это. Я скоро вернусь, и тогда мы всегда будем вместе.

Мартин поцеловал Тимми в лоб и взъерошил его волосы.

Потом он встал, подошел к двери и поднял вещмешок, в который уже успел уложить свои вещи.

Он открыл дверь комнаты Тимми и обернулся: ему пришла в голову еще одна мысль.

– Боюсь, я обманул тебя, малыш.

Тимми, продолжавший неподвижно сидеть за столом, кивнул. Его слезы исчезли. С окаменевшим лицом он сказал:

– Я знаю, папа. Мы больше никогда не увидимся.

Тимми судорожно сглотнул.

– Я умру. Точно так, как сейчас умираешь ты.

– Я?

– Да. Ты же знаешь. Вода – это ауа. А сейчас ты падаешь в…

Воду.

Твердую.

Темную.

Боль от удара о воду заставила Мартина очнуться от беспамятства, заполненного воспоминаниями. Такое чувство, словно какой-то великан вырывает у него из спины позвоночник, пронзило его от копчика вверх до самого мозга. Одновременно росло давление на уши, чем глубже он погружался в воду.

Мартин жадно ловил ртом воздух, но даже вода не хотела заполнить его легкие. Его голова все еще находилась внутри полиэтиленового пакета. По меньшей мере, теперь его руки не были как из свинца, и он смог освободиться от пакета.

Потеряв ориентацию, он начал беспорядочно бить руками и ногами. Сапоги висели на его ногах, как пудовые гири. Одежда станет его гробом, если он не освободится от нее.

Никакой надежды вынырнуть в ней на поверхность.

А хочу ли я вообще выныривать?

В то время когда его тело инстинктивно боролось за жизнь, сам Мартин мысленно даже сожалел о том, что остался жив при падении.

«Ты падаешь», – все еще звучал у него в ушах голос сына, и Мартину пришел на ум другой Тим. Тим Сирс, один из немногих, кто остался в живых после прыжка с круизного лайнера. Однако тот упал после попойки с высоты двадцати метров с борта «Селебрейшен» в теплые воды Мексиканского залива. В ледяных водах Атлантики Сирс не смог бы продержаться семнадцать часов до прибытия спасателей.

Хотя вода не казалась такой уж холодной. По-видимому, электрический ток, который киллер пропустил через тело Мартина, изменил полярность контактов между нейронами его центра чувствительности.

Он не почувствовал тысячи игл, которые должны были бы впиться в его лицо. Вода была прохладной, но не ледяной. Теплое течение?

Мартин лихорадочно заработал руками и ногами. Начал терять силы.

Воздух, мне нужен…

Воздух. Холодный. Сырой. Сразу же исчезло давление на уши.

Голова Мартина показалась над поверхностью воды. Он жадно хватал ртом кислород. И ожидал самого худшего: оказаться в полном сознании в бурных водах Атлантического океана, в черной пустоте. Не видеть никаких огней. Ни судовых огней «Султана», который уже уплыл далеко вперед, так как никто на его борту не поднял тревогу. Ни свечения звезд в затянутом облаками небе над головой.