Себастьян Фитцек - Двадцать третий пассажир

Она задалась вопросом, что могло заставить ее пробудиться от сна. Ей показалось, что она слышала какой-то шум, сначала завывание ветра, потом звук захлопнувшейся двери, но это могло ей и присниться.

А возможно, во всем был виноват ее переполненный мочевой пузырь, который требовал от нее встать с постели.

Она на ощупь нашла на ночном столике рядом с кроватью выключатель ночника. Слабый голубоватый свет помог ей сориентироваться в каюте.

Она встала. Холодный воздух поступал в каюту через балконную дверь, которую она всегда оставляла на ночь полуоткрытой. Только что выбравшись из-под толстого пухового одеяла, заправленного в пододеяльник из египетского хлопка, теперь она мерзла и пожалела о том, что вместо фланелевой пижамы надела шелковую ночную сорочку на бретельках.

Так до конца и не проснувшись, шаркая ногами, Юлия проследовала в ванную. Волнение моря еще больше способствовало тому, что она с трудом сохраняла равновесие, нарушенное после сна. Уже ставшие привычными скрипы и стоны каждого отдельного мебельного паза как нельзя лучше подходили к ее состоянию. Она чувствовала себя совершенно разбитой. У нее пересохло во рту и болела голова. Она хотела в туалет, и ей нужно было выпить глоток воды, лучше всего с аспирином.

В этот момент мягкий коврик под ее босыми ногами слегка сдвинулся. Юлия включила слабую настольную лампу, наклонилась и нащупала конверт. Он еще наполовину торчал под межкомнатной дверью, под которую был подсунут.

«Для мамы», – было написано, несомненно, Лизиным вычурным, девичьим почерком на лицевой стороне конверта. Юлия сразу окончательно проснулась. От знакомого, ужасного чувства у нее перехватило дыхание.

Несколько лет тому назад Юлия услышала приглушенные крики, когда стояла у кассы одного из супермаркетов в Швейцарском квартале Берлина. Сначала она подумала, что это на парковке мать зовет своего расшалившегося ребенка, но крики становились все истеричнее. Неожиданно два покупателя и один из продавцов сорвались с места и бросились к выходу. Юлия обменялась встревоженным взглядом с кассиршей и заметила в ее глазах такую же нездоровую шизофреническую реакцию, какую испытывала сама. Она стояла, разрываясь между желанием удовлетворить свое любопытство и страхом стать свидетелем чего-то такого ужасного, что лучше бы этого и не видеть. Такое же противоречивое чувство, какое она испытала тогда, охватило ее и теперь. Только в тысячу раз более сильное.

Она должна была открыть этот конверт и непременно узнать, что в нем, даже если была почти уверена: письмо, которое дочь ночью тайком подсовывает своей матери, не может означать ничего хорошего. Так же как и жалобные крики матери на оживленной парковке, на которой внезапно прекратилось движение автомобилей.

Дрожа всем телом, она надорвала конверт, обрезалась об острые края почтовой бумаги, когда вытаскивала письмо, развернула сложенную пополам страницу и прочла сообщение Лизы, которое должна была получить только через несколько часов, а именно в девять утра, проснувшись по звонку будильника, чтобы вместе с дочерью пойти на завтрак.

Все послание дочери состояло только из одного предложения, которое, в свою очередь, заключало всего лишь четыре слова.

«Мне очень жаль, мамочка».

Но больше слов и не требовалось, чтобы Юлия почувствовала такой страх за свою дочь, который нельзя было сравнить ни с чем на свете.

– Ты не хочешь об этом говорить?

Тимми упрямо выдвинул нижнюю губу вперед, еще сильнее прижал подбородок к груди и покачал головой.

– Тебе больше не нравится в школе?

Его сын пожал плечами.

Мартин наблюдал за ним от окна, к карнизу которого прислонился.

Тимми сидел за своим детским письменным столом и сосредоточенно чесал коленку под столешницей.

– Послушай, меня не волнует двойка по математике, – сказал Мартин, обращаясь к сыну.

Эта двойка была лишь симптомом. Одним из многих, проявившихся в последнее время: например, его постоянное желание поспать подольше. По утрам Надя никак не могла его разбудить, и у него уже было три замечания из-за опозданий на занятия. Затем он перестал заниматься теннисом. Просто так. Мартин и Надя не относились к тем родителям, которые принуждают своих детей делать что-то такое, что им не нравится, однако решение Тимми в одночасье бросить занятия теннисом неприятно поразило их. Они думали, что он счастлив и с нетерпением ждет следующего сезона, в котором у него были хорошие шансы попасть в сборную Берлина. Если бы Тимми не было всего лишь десять лет, Мартин мог бы подумать, что его странное поведение объясняется любовной тоской. Но по-видимому, была какая-то другая причина.