Маленькая колонна стариков едва свернула от Камлейтер-Холла, как свет, лившийся из окна фруктовой лавки Тони Паласси, яркими желтыми пятнами лег на белую тропу, которую протаптывали мужчины.
– Стой! – внезапно приказал судья Прист и, покинув свое место во главе колонны, направился к двери.
– Если ты ищешь Тони, чтобы он пошел с нами и переводил, то напрасно тратишь время, судья! – выкрикнул мистер Крамп. – Его нет в городе.
– Неужто? – ответил судья Прист. – Что ж, это очень плохо!
Словно желая удостовериться, он заглянул внутрь сквозь застекленную верхнюю половину двери. Внутри можно было разглядеть миссис Делию Каллахан-Паласси – жену владельца, которая наводила порядок, прежде чем закрыться на ночь. К ее юбке прицепился семилетний мастер Антонио Вульф Тон Паласси – единственный сын и наследник, круглолицый и краснощекий итало-ирландский американец. Судья положил руку на защелку и потряс ее.
– Говорю же, Тони нет, – нетерпеливо повторил мистер Крамп.
Если судья его и услышал, то внимания не обратил. Он прошел через дверь, оставив команду снаружи, поскольку идти должен был тот, кто точно знал, что нужно делать. Маленький Тони Вульф Тон узнал своего старого друга и приветствовал его радостным гиканьем. Большинство городских детей близко дружили с судьей Пристом, но маленький Тони Вульф Тон был его любимчиком, да и сам он был любимчиком Тони.
Что бы судья Прист ни сказал миссис Паласси, много времени это не отняло, но прозвучало, должно быть, крайне убедительно и веско. Возможно – имейте в виду, я не утверждаю, но это возможно, – он напомнил женщине, что в ее жилах течет кровь народа королей-воинов, и вот через мгновение судья Прист уже возвращался из фруктовой лавки, а верхом на его спине ехала маленькая фигурка. Она была так укутана от холода, что виднелись лишь большие карие итальянские глаза и курносый ирландский нос, как доказательство того, что ноша судьи – вовсе не игрушечный медвежонок, а настоящий маленький мальчик. Нет, тут я все-таки ошибаюсь. Было и еще одно доказательство – женщина, стоявшая в дверях и теребившая фартук. Ее лицо пылало материнской любовью, материнской гордостью и материнским страхом, пока она наблюдала, как торопливая процессия движется по зимней улице прямо к всполохам, алевшим впереди.
Шаткий каркас из смолистой сосны сгорел довольно быстро, принимая во внимание, что крышу завалило снегом, который весь день таял, стекая вниз, а с наступлением ночи замерз. Один конец барака обвалился мешаниной обугленных обломков. Огонь неуклонно проедал себе дорогу, мурлыкал, трещал и плевался, когда его красные зубы вгрызались в промокшие доски. Небо сияло отблесками алых всполохов. Очертания чашеобразной площадки отчетливо виднелись в зареве этой огромной деревянной жаровни, а покрывавший землю снег был пронизан огненными прожилками, словно пролитой кровью.
Там же, напротив ближайшей насыпи, плотной черной массой сбились иноземцы. Испуганные, но не так сильно, чтобы не сопротивляться. С противоположной стороны через заснеженную пустошь, где проулок перетекал с пологого холма в низину, двигалась толпа мужчин и почти взрослых юношей числом около четырехсот человек. Они шли, чтобы схватить человека, заколовшего Бивера Янси, и вздернуть его на месте. А возможно, и нескольких его друзей, в назидание остальным макаронникам. Толпа все приближалась и приближалась, пока между ней и ее вероятными жертвами осталось не более семидесяти пяти ярдов. Громкий рык вырвался из глоток наступавших. Неистовое, рвущееся на волю зло звучало в этом реве.
Какой-то пьяница пронзительно проорал грязное ругательство и нетрезво расхохотался. Люди у насыпи хранили молчание. И в этом молчании была мрачная и отчаянная решимость. Их единственное убежище сожгли прямо у них над головами, они были осаждены и окружены врагами, им некуда было бежать за спасением, даже если бы они захотели бежать. А раз так, они собирались драться. И были готовы обороняться тем оружием, какое имели.
Мужчина, который, казалось, был для остальных неким лидером, выступил на шаг вперед. В руке он сжимал допотопный капсюльный револьвер. Он вскинул руку и сквозь прицел следил за точкой между ним и надвигающейся толпой. Очевидно, он собирался выстрелить, когда первый из неприятелей пересечет воображаемую линию. Он щурился, старательно прицеливаясь, палец свободно скользил по спусковому механизму, но итальянец пока не стрелял.
Читать дальше