Старый Пресс Харпер, приехавший из пригорода, расположенного в трех милях, славно устроился в конце маленького зала. Вполне возможно, его внимание блуждало в стороне от темы выступления. Он бросил случайный взгляд через плечо и сквозь замерзшее оконное стекло различил смутные всполохи. И тут же вскочил на ноги.
– Эй, парни! – воскликнул мистер Харпер. – Что-то горит, посмотрите-ка!
Он бросился к окну, протер рукавом чистое пятнышко в покрытом инеем стекле и выглянул наружу. Остальные последовали его примеру. Раздвинулись переплеты трех окон, из каждого высунулись головы – розовато-лысые, пепельно-седые и хлопково-белые.
– Держу пари, там пожар, и сильный! Гляди, как полыхает.
– Должно быть, за старым фортом. Наверное, старая плужная фабрика вспыхнула.
– Не может быть так далеко, правда, Бони? По мне так ближе.
– А по моему опыту, пожары всегда кажутся ближе, чем есть на самом деле.
– Прислушайтесь, парни. Пожарные расчеты должны отъехать с минуты на минуту.
Но хотя в двух кварталах от них на башне мэрии мерно бил пожарный колокол, на улицах не раздавалось цоканье копыт и грохот торопливых колес. Лишь на горизонте разливалось алое сияние, насыщенное и яркое, пронзенное в центре вспышками пламени.
– Это просто смехотворно! Я их не слышу. Что ж, во всяком случае, я туда направлюсь.
– Я тоже, Пресс.
Люди отхлынули от окон. В углу, где на крючках висели пальто и были брошены калоши, началась суета. Почтенные джентльмены накидывали на себя теплые наушники и шарфы, пронзали руками неуловимые отверстия рукавов. Заседание было отложено.
– Идешь, Билли? – спросил мистер Нап Б. Крамп, поспешно наматывая на шею два ярда красной вязаной камвольной шерсти.
– Нет, не думаю, – ответил судья Прист. – Это очень горькая ночь для людей, которые в такую погоду будут изгнаны из своих домов. Мне жаль их, кем бы они ни были, но даже если я приду, то не смогу сделать ничего полезного. Вы – молодые парни и обойдетесь без меня. Многие годы я тоже бежал к чужому огню. А теперь у меня есть собственный – в старой гостиной на Клей-стрит.
Он медленно поднялся со стула, вышел из-за стола, а затем остановился, наклонив голову:
– Прислушайтесь, парни! Там кто-то бежит по ступеням?
Несомненно, так оно и было. Раздавался стук обутых ног по скрипучим доскам. Кто-то перепрыгивал через три ступеньки. Дверь распахнулась, и, судорожно ловя воздух ртом, внутрь ввалился секретарь суда Элиша Милам. На него налетели с расспросами.
– Эй, Лиша, где пожар?
– В лагере строителей за городом, – ответил тот, тяжело отдуваясь.
– Как же он начался?
– Это не он начался, это его начали. Господа, там назревают проблемы. Где судья Прист?.. Ох, вот он!
Секретарь кинулся к судье, который все еще стоял на небольшом возвышении. Остальные бросились следом и, окружив этих двоих плотным кольцом, подносили ладони к глуховатым ушам и вытягивали шеи, чтобы разобрать то, что собирался поведать мистер Милам. Рассказ был недолгим и сбивчивым, но произвел сильное впечатление. Действуя, по-видимому, в сговоре, неизвестные подкрались к баракам бригады строителей, подожгли здания и благополучно скрылись, не замеченные ни самими обитателями, ни замерзающими полицейскими на холме. По крайней мере, такое предположение родилось у Милама на основании того, что он недавно услышал.
Огонь быстро распространился, выгнал сицилийцев наружу, и теперь они со своим оружием сбились в кучу возле утеса. Полицейские силы – по слухам, восемь человек ночной смены – не решались вмешиваться, поскольку лагерь располагался в пятидесяти ярдах за городской чертой. Пожарная часть оказалась беспомощна. В первые минуты тревоги в оба депо пришло предупреждение, что если пожарные размотают хотя бы один фут рукава, их шланги будут порезаны – пустая угроза, поскольку гидранты все равно замерзли. Шериф и его единственный годный заместитель были за восемьдесят миль отсюда, в Хопкинсбурге, а сотни вооруженных людей направлялись к месту сбора у заброшенной плужной фабрики, чтобы потом напасть на приезжих.
Узнав обо всем то ли из первых, то ли из вторых уст, мистер Милам – в высшей степени миролюбивый человек – стремглав помчался в Камлейтер-Холл за тем, к кому всегда обращался в чрезвычайных ситуациях: за окружным судьей. Он не знал, что может или станет делать судья Прист перед лицом такой серьезной беды, но, по крайней мере, свой долг он выполнил – принес вести. Дюжиной торопливых фраз он передал историю, а в конце, словно финальные восклицательные знаки, раздались сипящие присвисты, ворчание и хрипы его слушателей.
Читать дальше