Найо Марш - Мнимая беспечность

Мисс Беллами водрузила гравюру на туалетный столик и смотрела на ее, полузакрыв глаза. – У него вроде бы дочь? Кто-то мне говорил…

– Племянница, – сказал Ричард. И тут, к своему отвращению, почувствовал, как во рту у него пересохло.

– Должна ли я, – спросила Мэри, – спуститься вниз и поблагодарить его? Никогда не знаешь, как вести себя с такого сорта людьми.

Ричард поцеловал ей руку.

– Октавиус, это не сорт, дорогая. Он человек. Так что спустись, он будет в восторге. И да, Мэри…

– Что, мое сокровище?

– Я тут подумал, зная твою доброту… Может, ты пригласишь их выпить? Если, конечно, они тебе понравятся.

Она сидела за туалетным столиком и изучала свое лицо в зеркале.

– Прямо не знаю, – задумчиво пробормотала она, – стоит ли попробовать эти новые тени для век. – Мэри взяла тяжелый флакон венецианского стекла с пульверизатором и щедро побрызгалась духами. – Надеюсь, кто-нибудь догадается подарить мне по-настоящему шикарные духи, – заметил она. – Эти почти закончились. – Она отставила флакон в сторону. – Выпить, говоришь? – спросила она. – Но когда? Не сегодня же!

– Почему бы не сегодня?

Она распахнула глаза.

– Но дорогой, мы же будем только смущать друг друга.

– Что ж, – пробормотал он. – Тебе, конечно, виднее.

Мэри снова смотрела в зеркало и не отвечала. Ричард открыл сумку и достал рукопись.

– Я тут кое-что принес – хочу дать тебе почитать. Это сюрприз, Мэри. – Он положил рукопись на туалетный столик. – Вот.

Она взглянула на титульный лист – «Земледелие на небесах». Пьеса Ричарда Дейкерса.

– Дики? Дики, дорогой! Как прикажешь это понимать?

– Специально приберег для сегодняшнего дня, – ответил Ричард и тотчас понял, какую совершил ошибку. Мисс Беллами одарила его особым словно светящимся взглядом, означавшим, что она глубоко тронута. – О, Дики! – прошептала она. – Специально для меня? Ты мой дорогой!

Его охватила паника.

– Но когда? – спросила она, недоуменно качая головой. – Когда ты успел? И это при том, что ты завален работой. Не понимаю! Нет, я просто потрясена, Дики!

– Работал над ней уже довольно долго. Это… это совершенно не похоже на другие мои пьесы. Это не комедия. Тебе может не понравиться.

– Так… ты написал что-то серьезное и великое? Наконец-то! – прошептала она. – Мы всегда знали, что это рано или поздно произойдет. И совершенно самостоятельно, да, Дики? Без всяких глупых подсказок со стороны старой, но любящей тебя Мэри, и предварительного прочтения?

Мэри говорила все то, что он и ожидал от нее услышать. И чувствовал себя просто отвратительно.

– Знаешь, – заметил Ричард, – пьеса может оказаться просто чудовищно скверной. Я много чего себе тут напозволял, и уже не понимаю, что скажут люди. Так что не будем омрачать этот светлый и великий день моими графоманскими опусами.

– Ты не мог сделать мне никакого другого подарка, осчастливившего хотя бы наполовину. – Она погладила рукопись выразительными, но уже не слишком молодыми руками. – Запрусь на часок перед ленчем и залпом проглочу ее.

– Мэри, – в отчаянии протянул он. – Не слишком обольщайся по поводу этой пьесы. Она совсем не в твоем духе.

– Не желаю больше ничего слышать! Ведь ты написал ее для меня , дорогой!

Ричард судорожно подбирал слова, чтоб хоть как-то объяснить ей, что все обстоит иначе, но тут она весело воскликнула:

– Хорошо! Там видно будет. Не стану тебя больше дразнить, обещаю. Так о чем мы там говорили?.. О твоих чудаках, знакомых из книжной лавки? Заскочу сегодня же утром, попробую составить о них впечатление, договорились? Ты рад?

Не успел он ответить, как в коридоре послушались два голоса, один старческий и неуверенный, другой звонкий как флейта альт. Они пропели:

– С днем рожденья тебя. С днем рожденья тебя!

С днем рождения, Мэри,

Поздравляем тебя!

Дверь отворилась. Вошли полковник Уорендер и мистер Берти Сарацин.

Холостяку полковнику Уорендеру было шестьдесят, он доводился кузеном Чарльзу Темплтону, и некоторое фамильное сходство между ними было неоспоримым, хотя полковник выглядел стройнее и куда бодрее. Он держал себя в форме, всегда прекрасно одевался и носил такие ухоженные усики, что, казалось, их разгладили утюгом и прилепили к лицу. Осанка военная, манеры просто безупречные.

Мистер Берти Сарацин тоже выглядел безупречно, но в более артистичной манере. Рукава пиджака закатаны и открывают манжеты со множеством розовых запонок. Кожа белоснежная, как берлинской фарфор, вьющиеся волосы, голубые глаза и удивительно маленькие для мужчины руки. Манеры его отличала игривая беспечность. Он тоже был холостяком, что и понятно.