Патриция Вентворт - Ключ

– Медора приняла смерть мистера Харша очень близко к сердцу.

Мисс Донкастер тут же преисполнилась высокомерия.

– Все мы приняли это близко к сердцу, Софи. Но некоторые из нас воспитаны должным образом и умеют владеть своими чувствами. На мой взгляд, мисс Браун выражает их чересчур явно.

В круглых голубых глазах тети Софи отразился упрек, который из осторожности она не стала облекать в слова. С легким холодком в голосе она продолжала разговор о луке.

Добравшись до дома и благополучно простившись с мисс Донкастер, которая отправилась к больной сестре, Гарт крепко взял мисс Софи за руку, отвел в гостиную и запер дверь.

– Послушайте, – сказал он, – вы помните вчерашний вечер?

– Мальчик мой…

Гарт слегка встряхнул ее руку.

– Вы говорили про тройню у одной из девиц Пинкотт… как ее… Минни?

– Нет, милый, Элайза. – Тетя Софи устремила на племянника взгляд изумленных, младенчески голубых глаз.

– Неважно. Дело вот в чем. Вы попросили меня достать фотографию детей из ящика бюро. Левого верхнего ящика.

– Не понимаю…

– Сейчас поймете. Не тот ли это ящик, где вы держите ключ от церкви?

– Тот самый.

– Вчера вечером ключа не было на месте.

Во взгляде мисс Софи не отразилось ни доли волнения.

– Дорогой мой, ему негде больше быть.

– Но его там не было.

– Но, милый… он лежит в бюро, если только мисс Браун не играет на органе, а вчера вечером…

– Она сидела за фортепиано спиной к нам, я помню. Но ключа в ящике не было. Ничего, кроме пачки счетов и фотографии.

Мисс Софи высвободила руку, подошла к бюро и выдвинула маленький ящичек. Внутри лежали счета и снимок, а сверху, прямо на изображениях Элайзы и тройняшек, – ключ от церкви. Гарт уставился на него через плечо тети.

– Вчера вечером его здесь не было, тетя Софи.

– Но как же… – отозвалась та, но уже встревожено.

Гарт обнял ее.

– Тетя Софи, послушайте. Будь он на месте вчера, я бы непременно заметил. Сейчас он бы не лежал поверх фотографии – фотография бы лежала сверху. Я вынул ее и положил обратно. Ключа не было. Со вчерашнего вечера кто-то его вернул. Именно поэтому он оказался поверх снимка. Разве вы не понимаете?

В голубых глазах мисс Фелл отразился испуг. Тетя Софи протянула слегка дрожащую руку, закрыла ящик и сказала:

– Здесь какая-то ошибка, мой мальчик. Давай больше не будем об этом говорить.

Гарт, добравшись до условленного места, насвистывал «Три сестрички». Он сидел спиной к зарослям, через которые вилась зеленая петляющая тропа, известная среди местных как «Тропа влюбленных», и лицом к полю, где в живописном беспорядке лежали развалины старого Борнского монастыря. Еще остались арки крытых галерей, где некогда в косых лучах заходящего солнца прогуливались монахи, но большая часть построек – часовня, трапезная, дормиторий и кухня – превратилась в груды камней. Местные жители таскали старые плиты и делали из них ступеньки, колодцы и надгробия. За полем и за высокой изгородью, которая окружала его, шла тропка, ведущая в Прайерз-Энд. Среди нависающих деревьев виднелась крыша домика. Через ближайшую живую изгородь был устроен еще один перелаз. Дженис не пришлось бы далеко идти.

Гарт насвистывал, потому что не особенно хотел размышлять. Он намеревался поговорить с Дженис, прежде чем раздумывать о таких вещах, как осколки на лестнице и на подошве Эвана Мэдока, а также о странных перемещениях ключа тети Софи. Гораздо проще чем-либо занять голову, чем перестать думать. За глупыми словами и незатейливым мотивчиком, который он насвистывал, крылось множество смутных мыслей. Гарт испытал облегчение, когда что-то задвигалось за изгородью в дальнем конце поля, и через несколько мгновений у лаза появилась Дженис. Гарт спрыгнул и пошел навстречу.

Она спешила, ее щеки раскраснелись. На девушке было белое платье, в котором она ходила на дознание, но шляпка с черной ленточкой осталась дома. Солнце освещало золотистые пряди в коротких каштановых кудрях. Гарт снова подумал, как мало изменилась Дженис. Те же глаза – казались то серыми, то карими, то зелеными, – маленькое смуглое острое личико, короткие волосы и короткое белое платьице, которое вполне могло принадлежать как десятилетней, так и двадцатилетней Дженис.

Он рассмеялся и сказал:

– А ты ни капельки не выросла.

На смуглой коже вновь вспыхнул румянец.

Девушка вздернула подбородок.

– А с какой стати я должна расти? В последний раз мы виделись, когда мне было девятнадцать. После девятнадцати уже не растут.