Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

Никто ему не ответил, но лица у всех резко побледнели. Послышался отдаленный грохот – это очередной оползень сошел с горы в долину.

Это вряд ли могло облегчить Симону головную боль.

С высоты своего скалистого трона Кофель взирал на маленькие дома внизу. Лавина наконец достигла долины и взметнула облако снега и каменного крошева. Сквозь гору прошла легкая дрожь. До того легкая, что была заметна лишь по трещинкам глубоко в недрах.

Кофель пока дремал, но уже пробуждался.

Поверху, по хребту, тянущемуся от Кофеля к Пюршлингу и далее, к иссеченным ущельями вершинам, группка странных существ тянулась по укромной, заметенной снегом тропе. Их капюшоны трепетали на ветру; существа перебирали маленькими ногами, словно парили над снежным покровом. Они были напуганы: в штольнях и шахтах закачались светильники, один даже упал и с шипением погас. Существа не ведали, чем вызвана эта дрожь, но понимали, что ничего хорошего это не сулило.

То было предвестием бедствия, которое всех их погубит.

У существ была миссия. Нельзя было останавливаться, нельзя было медлить, иначе силы зла, как порывом ледяного ветра, выметут их из долины. Чтобы побороть страх, они тянули старинный напев о карлике. Люди в большинстве своем считали это безобидной детской песенкой, но в своем исконном значении она таковой не была. Это было древнее заклятие, которое держало в узде духа горы.

Косаря с мешком, полным костей.

Там пляшет карлик за окном… Притопнет раз, потом другой, встряхнет мешочком за спиной…

Маленькие существа шагали и шагали, и Кофель взирал на них с удивлением.

Прошло несколько часов. Симон Фронвизер и Якоб Куизль шагали по долине Лайнеталь, чуть выше Обераммергау. Неподалеку бурлил Лайне, горный ручей, в мае напоенный талыми водами и разлившийся до размеров бурной реки. В темных водоворотах кружили сучья и целые бревна. Где-то впереди стучали топоры лесорубов, вероятно занятых расчисткой реки.

– И эти непрошибаемые тупицы всерьез думают, что кто-то убивает людей теми же способами, как были убиты библейские персонажи? – переспросил Якоб и покачал головой, не останавливаясь. Симон с трудом поспевал за ним.

Палач молча слушал, пока Фронвизер рассказывал о прошедшем собрании. Поскольку допрос на какое-то время отложили, Лехнер отпустил Куизля – чтобы тот послушал, о чем говорят вокруг. Осмотрев место убийства, палач направился в Обераммергау, повидаться с зятем. Симон по-прежнему чувствовал себя неважно после попойки с Георгом Кайзером и потому с утра закрыл цирюльню. В конце концов дорога привела их в эту долину.

Симон пожал плечами:

– Прежде всех в эти библейские истории верит старый мельник, Августин Шпренгер. Но остальные советники в растерянности. Все они участвуют в мистерии. Теперь, наверное, каждый раздумывает над тем, что его ждет.

Куизль хмыкнул:

– Если старый Шпренгер прав, грядут кровавые времена. Библия есть одна большая пьеса ужасов. Одних только мученических смертей сколько! И в масле их варили, и жгли, и потрошили, и кости ломали… По сравнению с этим мы, палачи, добрые самаритяне. – Он ухмыльнулся: – А кто, кстати, играет апостола Петра?

– Насколько я знаю, сам Конрад Файстенмантель.

– Что ж, интересно… Петра распяли на кресте головой вниз. Андрея Первозванного, как тебе известно, распяли на косом кресте, с Варфоломея живьем содрали кожу, Иакова обезглавили, Матфея…

– Благодарю за красочные описания, – прервал его Симон, ему вдруг снова стало дурно. – Говорю же, так утверждает только старый Шпренгер. Файстенмантель по-прежнему считает, что его сына убил Гёбль, а Габлер стал жертвой каких-нибудь грабителей. – Он склонил голову. – Потом, есть и такие, как судья Ригер и Франц Вюрмзеер, второй человек в Совете; они хотят обвинить во всем переселенцев и батраков. Видимо, с чужаками здесь все непросто.

– Видимо, чужие края для них начинаются еще в Унтераммергау, а уж до Шонгау им как до Индии. – Куизль сплюнул в грязь. Дорога забирала все выше. – Узколобые деревенщины, черт бы их побрал! Вместо того чтоб мозгами пошевелить, ищут козлов отпущения… Кто-нибудь из них задумался, куда, собственно, направлялся Габлер в такое время? И почему пошел в одиночку через болота, а не по дороге?

Симон помотал головой. Только сейчас он осознал, что и сам не озвучил на собрании этот немаловажный вопрос.

– Он… наверное, шел в монастырь, – произнес он неуверенно. – А почему пошел не по дороге, понятия не имею. Видимо, не хотел, чтобы его увидели.