Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

– Не хочу надолго прерывать ваше застолье. Но есть некоторые вопросы, которые мне хотелось бы обговорить с вами как можно скорее. Для начала мое почтение: казнь выше всяких похвал, – секретарь благосклонно кивнул палачу. – Похоже, своего мастерства ты еще не растерял. Я хотел бы попросить тебя лишь об одном одолжении. Что скажешь, если мы не станем хоронить те четыре трупа, а обработаем их солевым раствором и повесим на балках эшафота? Так они провисят еще с год и будут служить предостережением всякому, кто вздумает нарушить соляную монополию его сиятельства, баварского курфюрста.

Куизль нерешительно кивнул.

– Не сказать, что это привычное дело, но попробовать можно. Обойдется еще в пару гульденов… – Он почесал свой длинный нос. – Но вы ведь не затем явились в эту вонь, чтобы сказать мне об этом?

Лехнер улыбнулся:

– Нет, конечно. Меня привели сюда еще два вопроса. Первый касается расследования в отношении твоей дочери Барбары…

Магдалена вздрогнула. Она считала, что после тех ужасных событий с сестры снимут все обвинения. Но колдовские книги, конечно же, никуда не делись, как и обвинение в их хранении.

– Я еще раз просмотрел эти… колдовские книги вашего предка, – произнес Лехнер, обращаясь к Магдалене. – И согласен с вами, что здесь имеет место не колдовство, а простые протоколы допросов. Поэтому их давно следовало поместить в архив. Но, ввиду давности этого дела, можно закрыть на него глаза. Что же касается второго вопроса, то я должен проявить строгость…

Магдалена поджала губы. Что на этот раз? В чем они еще провинились, о чем она не знала?

Лехнер окинул пренебрежительным взглядом чуть покосившийся дом палача и снова принялся обмахиваться платком.

– Жилье вроде этого просто не достойно городского лекаря. И я настаиваю, чтобы по крайней мере ваш супруг и вы перебрались в город. Ваш отец, если захочет, может оставаться здесь.

Магдалена в недоумении взглянула на секретаря. Симон тоже какое-то время пребывал в замешательстве.

– Не достойно… лекаря? – проговорил он потом, запинаясь. – Какого лекаря? Боюсь, я не совсем вас понимаю…

– Ну, после смерти Рансмайера мы опять остались без врача. – Лехнер потер виски, словно едкая вонь вызывала у него головную боль. – Я почитал уставы; в них сказано, что Совет может назначить лекарем цирюльника, если того требуют обстоятельства. Думаю, сейчас именно тот случай. В Шонгау нужен лекарь. Почему бы вам не занять его место? О вас хорошо отзываются.

– То есть… хотите сказать… – растерянно бормотал Симон.

– Ты оглох или головой стукнулся? – проворчал палач. – Господин Лехнер назначает тебя городским лекарем в Шонгау. Я-то по-прежнему считаю тебя законченным коновалом, но…

– Ах, отец! – перебила его Магдалена со смехом. – Помолчи, пока господин секретарь не передумал.

Лехнер вопросительно взглянул на Симона:

– Ну так что? Хотите стать новым городским лекарем и продолжить дело своего отца?

– Я… да. – Симон выпрямился, как солдат, потрясенный известием. – И, с Божьей милостью, я вас не разочарую. При новых методах, совершенно…

Лехнер отмахнулся:

– Обойдусь без ваших поучений, простого «да» было бы достаточно. Завтра можете перебраться в дом своего гнусного предшественника и приступать к работе. Об арендной плате еще поговорим. – Секретарь аккуратно сложил платок и убрал в карман. – Она будет установлена в соответствии с вашим новым доходом, который заметно возрастет в сравнении с прежним. У доктора Рансмайера было, как вам известно, немало состоятельных пациентов. Я в том числе. А теперь прошу простить меня.

Секретарь махнул кучеру, и тот щелкнул кнутом. Заскрипели колеса, и вскоре карета затерялась среди домов Кожевенного квартала. Магдалена с отцом и Симоном постояли на слякотной улице. Фронвизеру до сих пор не верилось в свое счастье.

– Я стану городским лекарем, – бормотал он. – Вот бы мой отец дожил до этого дня! Doctor medicinae !..

– Нечего хвост распускать, – напустился на него Куизль. – Разве от этого что-то изменится? Ты, как раньше, будешь лечить людей, просто на латыни это звучит более вычурно.

Прихрамывая, палач вернулся в дом, где его в нетерпении дожидались внуки. Должно быть, между ними снова произошла ссора. Деревянный меч Пауля валялся сломанный, а на рисунке Петера было видно несколько темных пятен. Оба ревели. Палач ухватил их за шиворот и повел к Леху, где собирался смастерить для них водяное колесо из ивовой коры.