Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

Что здесь, черт возьми, творится?

Якоб добрался до навеса и заглянул через сложенную из камней стенку. За ней лежал сверток, в котором палач не сразу распознал ребенка, укрытого грязными шкурами и одеялами. Это была девочка лет восьми, она походила на умирающую пташку. Малютка сильно кашляла, лицо у нее осунулось и было до того грязным, что глаза буквально светились белым.

Большими белыми глазами девочка уставилась на Куизля.

– Кто… кто ты? – пробормотала она в бреду. – Смерть?

– Я… – начал Якоб, но заметил, что девочка снова закрыла глаза.

– Нельзя, чтобы он увидел тебя, – пробормотала она.

Палач нахмурился:

– Кто? Кто не должен меня увидеть?

– Никто не должен нас видеть.

Куизль перебрался через стенку и смахнул русый локон с лица девочки. Теперь он увидел, что на лбу у нее повязка, черная от спекшейся крови. Похоже, девочка была тяжело ранена.

– Что ты говоришь, дитя? – спросил он тихо, чтобы не пугать ее. – Что здесь творится?

Вместо ответа девочка показала дрожащей рукой в ту сторону, откуда доносился металлический стук. Там высилась еще одна каменная глыба, темная и массивная, как сжатый кулак.

Звяк, звяк, звяк…

Палач осторожно укрыл раненую девочку.

– Я скоро вернусь, – проворчал он. – Кто бы это ни был, он сильно пожалеет о том, что сделал.

После чего выпрямился во весь свой рост и взял фонарь. Взвесив в руке дубинку, палач направился к скале. В свете фонаря там вырисовывалось темное отверстие.

Девочка назвала его смертью.

Что ж, скоро он действительно станет ею.

Барбара в страхе смотрела на Мельхиора Рансмайера, чьи тонкие пальцы скользили от ее носа по губам и к груди. Она лежала связанная по рукам и ногам на какой-то кушетке с красным выцветшим покрывалом. Лицо доктора было всего в паре дюймов от Барбары, и за приторным ароматом духов она чувствовала запах пота, вонь вареного лука и дешевого вина, которого Рансмайер, по всей видимости, напился прежде. Хотелось бы закричать от страха, но рот ей заткнули грязной тряпкой, от которой тошнило. Где-то в углу всхлипывал Пауль, тоже связанный и с кляпом во рту.

– Ты боишься, верно? – шептал ей Рансмайер на ухо. – Но можешь не опасаться; если сделаешь все, как я скажу, то не пострадаешь. Но для этого тебе придется уважить доктора.

Он хихикнул, и тиролец рядом презрительно фыркнул.

– Хватит заигрывать, переходите к делу! – велел он. – Пусть девчонка скажет, что ей известно. Потом можете развлекаться сколько душе угодно.

Около получаса назад Рансмайер с тирольцем притащили своих пленников домой к доктору. Некоторое время до них доносились отдаленные выкрики стражника, однако нож у горла пресекал любые попытки позвать на помощь. Потом они спустились по лестнице в душную, освещенную факелами комнату, вероятно служившую Рансмайеру лабораторией.

Краем глаза Барбара видела десятки полок, заставленных пузырьками и банками с отвратительным содержимым. В одной из банок помещался человеческий зародыш с огромной головой размером как его туловище, рядом в прозрачной жидкости плавала отрубленная рука, а еще в одной банке – человеческий глаз, на котором еще сохранились нервные волокна и сосуды. Глаз безучастно таращился на Барбару, пока она тщетно ерзала по кушетке. Рансмайер тем временем играл пуговицами ее платья. На щеке у него засохла кровь.

– Тебе ведь нравится, да? – проворковал он и с наслаждением расстегнул первую пуговицу.

– Прекратите, черт подери! Так мы ничего не получим! – Тиролец схватил связанного Пауля, поднял, как кусок мяса, и с вызовом взглянул на Барбару: – Ответишь на мои вопросы, или мальчишке будет больно. Поняла?

Девушка кивнула, и тиролец грубо отшвырнул Пауля, после чего подошел к ней и взялся за ее кляп.

– Только без глупостей, – пригрозил он. – Здесь твоих криков все равно никто не услышит. Так что это пустая трата времени. – Он наклонился и прошептал ей в самое ухо: – Кроме того, я могу сделать так, чтобы этот похабник убрал от тебя свои лапы. Так что будь умницей.

Тиролец вынул кляп. Барбара закашлялась и принялась хватать ртом воздух.

– Я… клянусь, о том, что было на кладбище, знаем только мы с Паулем, – просипела она. – Вчера Пауль украл у кого-то из стражников связку ключей и бросил мне в камеру. Я сбежала, и с тех пор мы прячемся на стройке у церкви. И вот увидели вас!

Это была наглая ложь, и Барбара сама себе подивилась. И тиролец, и Рансмайер, казалось, пребывали в нерешительности, но, судя по всему, не могли представить, как иначе она умудрилась сбежать из тюрьмы.