Мэри Лу Лонгворт - Убийство на улице Дюма

Бармен обернулся к напарнику и попросил его долить кружки.

– Можем выйти поговорить? – спросил он.

Снаружи стояли зеленые пластиковые стулья и столики – на случай большого наплыва посетителей.

– В ночь на субботу оба были здесь, я ручаюсь. Но вот чего я тому полицейскому не сказал сегодня утром, так это что они тут сильно поругались, прямо в баре, мы все слышали. Мишель слишком долго тут просидел, мне не стоило больше ему наливать.

– А из-за чего они поссорились? – спросил Полик.

– Я старался не слушать, так что подробностей не знаю. Но он ее обвинял в том, что у нее роман на стороне. Зол был как черт. Он дико вспыльчив… мы его нанимали на несколько вечеров работать, так он поругался с клиентом, пришлось выставить. В тот вечер, в пятницу, он грозился убить Одри, если узнает, что у нее любовник. Это не значит, конечно, будто он был за рулем той машины, но я решил: вам надо знать про их ссору.

Бармен встал, развел руками, показывая, что больше ему сказать нечего, и они вернулись в бар.

Крутили старую песню «Роллинг Стоунз». Верлак оглядел публику в баре – студенты факультета изящных искусств и люди постарше, которые действительно помнят, как покупали альбом, когда он только вышел. Верлак расплатился за пиво, и с Поликом они нашли в глубине столик под черно-белой фотографией Жака Бреля, Жоржа Брассанса и Лео Ферре – трех гигантов французской музыки. Они сидели у микрофонов на какой-то радиопередаче шестидесятых – на столе бутылки, переполненные пепельницы.

– Я сегодня нанесу визит Мишелю Гасналю до прибытия его родителей, – сказал Верлак, отхлебнув пива.

Первый глоток всегда горек, второй – меньше, а к третьему от горечи вообще ничего не остается.

Второй раз за этот вечер Верлак позвонил в дверь дома номер семнадцать.

– Oui? – раздался усталый голос Мишеля Гасналя, и Верлак назвал себя.

Дверь загудела, открылась, и он поднялся по лестнице на площадку второго этажа, где уже стоял в дверях своей квартиры Мишель.

– Опять? – спросил он.

– Прошу прощения, но появились некоторые вопросы, которые я хотел бы прояснить до приезда ваших родителей.

Гасналь ничего не сказал, но отошел в сторону, пропуская судью в гостиную. На этот раз Верлак не спеша огляделся, отметил дорогую стереосистему, о которой говорил Полик, а на полу возле кресла – новую пару швейцарских кожаных туфель. Мишель Гасналь снова опустился на софу, слишком усталый, чтобы интересоваться, зачем судья пришел второй раз. Глянув поверх головы молодого человека, Верлак увидел на стене репродукцию натюрморта Сезанна. Одри Захари, вспомнил он, занималась историей искусства, и ему стало грустно при мысли, что она пыталась придать уют этой квартире.

– Бармен в баре «Золя» подтвердил ваше присутствие в ночь на субботу, – сказал он.

– Так я же вам говорил, – едва слышно произнес Мишель.

– Но также он сообщил, что у вас с мадемуазель Захари произошла бурная ссора, вы обвинили ее в том, что у нее есть любовник, и угрожали ей.

Гасналь закрыл глаза, сделал глубокий вдох.

– Это еще не значит, что я ее сбил.

– Я знаю, Мишель, но мне нужно узнать как можно больше о последних днях Одри. Вы понимаете?

Молодой человек подался вперед и запустил пальцы в волосы.

– Вы правы, прошу прощения.

Он медленно выпрямился – как заскучавший на занятиях студент в ответ на замечание.

Верлак снова сел в кресло.

– Почему вы, Мишель, обвинили Одри в том, что у нее есть любовник?

– Она была сильнее взвинчена и напряжена, чем обычно, – ответил Гасналь со вздохом. – Ей, бывало, позвонят, она убегает, и часами ее нет. Я не понимал, кто это, пока она не стала получать или покупать по-настоящему дорогие вещи. Вы тут смотрели на стерео… вот это одна из них. Сказала, что это было на распродаже. Вы слышали, чтобы на распродажу выставили «Bang & Olufsen»? А вот эти туфли, – он поднял одну из них и выпустил, роняя на пол, – наверняка ей обошлись не меньше чем в две сотни евро.

Верлак взглянул на марку. Он знал, что такие стоят четыреста.

– Она мне сказала, что у нее умерла двоюродная бабка и оставила ей деньги. Я не поверил – она никогда ни про каких бабок, двоюродных или еще каких, не рассказывала. А когда она завела речь насчет покупки вот этой квартиры, тут я встревожился. Как это – сразу купить, без первого взноса, без рассрочки? Тогда я сложил два и два. Она обожала своего начальника, Мута. Он всегда все делает правильно, он такой талантливый, у него такой вкус и так далее. Как-то месяца три назад она сказала, что он к ней клеился, а она уклонилась. Мы оба посмеялись, пошли в бар «Золя» выпить пива. Но тут мне стало ясно, что она на его предложение поддалась, а он…