Содзи Симада - Дом кривых стен

– Ужас какой-то… У тебя здравый смысл, в общепринятом смысле этого слова, на нуле.

– Я слышал это тысячу раз.

– А я устал это повторять! Ну и Новый год ты устроил…

– Но изредка я ведь могу себе такое позволить?

– Изредка?! Почему же я все время нарываюсь на это твое «изредка»? Было хоть раз, чтобы ты, выйдя из дома, не создал бы какую-нибудь проблему? Не могу припомнить такого раза! Вот ты поставь себя на мое место. Что я могу чувствовать в такой ситуции? Всякий раз, когда изо всех сил стараюсь скруглить углы, ты обязательно влезешь и все испортишь. Просто так, из интереса посмотреть, что получится, для забавы…

– Я все понял, Кадзуми. В следующий раз постараюсь сдерживаться.

– В следующий раз? Ха-ха! В следующий раз, говоришь? В следующий раз, если такое случится, я знаю, что сделаю.

– И что же?

– Это будет конец нашей дружбы.

Наступило неловкое молчание. Я подумал, что сейчас не самый удачный момент для выяснения отношений.

– Ладно. Давай вернемся к нашему делу. Справишься с ним, как думаешь?

– Да вот тут… – обессиленно пробормотал Митараи.

– Соберись! Если ты решишь ночью свалить отсюда, на мою компанию не рассчитывай. Я не собираюсь замерзнуть здесь насмерть. Однако кое-что стало ясно, не так ли? Похоже, этих двух дамочек можно убрать из списка подозреваемых, – сказал я.

Стук молотков внизу прекратился.

– А мне еще одна вещь стала понятна, – сказал Митараи.

– Какая? – спросил я с надеждой.

– Еще какое-то время нам не выбраться из этой дыры.

«Тогда надо было вести себя помягче, раз уж ты это понял», – подумал я.

В тот вечер, вопреки моим опасениям, нас все-таки обеспечили ужином.

Гости, целую неделю безвылазно сидевшие в Доме дрейфующего льда, уже были не в состоянии скрывать, до какой степени их утомила вся эта история. Они имели все основания для тревоги и недовольства. Ведь где-то совсем рядом (а может быть, и среди них) находился маньяк-убийца. Теперь в этом не было сомнений. И каждый жил под страхом того, что может быть следующим, в чью грудь или спину вонзится нож с привязанным к нему белым шнурком.

Но в тот вечер самыми вымотаными, как они ни старались это скрыть, выглядели сотрудники полиции. Вид у них был в десять раз более замученный, чем предрекал Митараи. Одного взгляда на их опущенные плечи хватило бы, чтобы испытать к ним сочувствие. За едой и после того, как все встали из-за стола, никто из них не проронил ни слова. Да и что они могли сказать? Только то, что уже было повторено за день сотню раз.

Мне приходилось все время быть настороже, чтобы Митараи, не дай бог, не ляпнул в их адрес что-нибудь типа «Хотя бы крысиное гнездо нашли?».

– Ну, и что теперь делать? – Эта фраза прозвучала в сто первый раз, на этот раз из уст Окумы.

Никто не ответил. Одзаки и его коллеги потратили столько сил на поиски, что еле руки могли поднять. Да и что мог сказать Одзаки, даже если б захотел?

– Мы не знаем ничего, – чуть ли не шепотом произнес Усикоси. – Надо это признать. Почему к ножам привязаны белые шнурки метровой длины? Почему в ночь первого убийства в снегу торчали две палки?

Мы имеем три запертые изнутри комнаты. Ситуация совершенно непонятная, особенно что касается двух последних. И с каждым новым убийством понять, как так получилось, становится все труднее. Как совершить убийство в помещении, проникнуть в которое нельзя? Это невозможно. Мы вскрыли все, что можно, – стены, потолки, даже полы. И ничего не нашли! Нигде никаких следов какого-то вмешательства, и в трубах отопления тоже.

Нам ничего не известно. Ничего выяснить не удалось. Остается лишь поверить в злого духа. Каждый день надо писать отчеты в управление, пропади они пропадом. Если есть человек, способный найти здравое объяснение всей этой дикости, я низко поклонюсь ему и выслушаю все, что он скажет. Но существует ли такой человек?

– Сомневаюсь, – буркнул Одзаки, разминая правое плечо.

Это было единственное слово, произнесенное им в тот вечер.

Мы с Митараи сидели и разговаривали с Кодзабуро. За несколько дней, что мы провели в его доме, Хамамото постарел лет на десять. Хозяин был не слишком словоохотлив, но стоило заговорить с ним о музыке и искусстве, как к нему вернулась прежняя живость. Митараи, то ли потому, что решил прислушаться к моей критике, то ли из-за потери уверенности в себе, избавил детективов от своих глупых подкалываний и пребывал в смиренном состоянии духа.