Содзи Симада - Дом кривых стен

– Угу, – с отсутствующим видом ответил он.

– Я тебя поздравляю, – повторил я.

Наконец он удосужил меня взглядом и с нескрываемым раздражением спросил:

– С чем?

– Да сегодня вроде Новый год. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый.

Митараи простонал в ответ, как бы говоря: ну что ты лезешь ко мне с всякими мелочами?

– Мне кажется, ты порядком расстроен, – сказал я. – Ничего удивительного, после представления, которое ты устроил… Но чем так сидеть, сходи лучше посмотри, как полиция громит потолки и стены в тринадцатом и четырнадцатом номере.

Митараи презрительно рассмеялся.

– Ты думаешь, они что-нибудь найдут? Тайные переходы, секретные комнаты? – спросил я.

– Бьюсь об заклад, к вечеру эти ребята выбьются из сил, будут сидеть в салоне и дуть на честно заработанные мозоли. Особенно этот молодой специалист – Одзаки. Могу поспорить, он сейчас там больше всех суетится. А вечером будет тише воды ниже травы. Хотел бы я на него посмотреть.

– То есть ты считаешь, что в тринадцатом и четырнадцатом никаких хитростей нет?

– Конечно, нет.

Я помолчал, раздумывая, откуда у него такая уверенность, но так ни до чего и не додумался. Решил спросить еще:

– Тебе, похоже, уже все понятно?

Моему другу точно кипятку на спину плеснули. Он поднял глаза к потолку и тихо простонал. Странно!

– Хочешь сказать, что уже разобрался с этим делом?

– Если б так… Пока много тумана, – негромко прохрипел в ответ Митараи. У него что-то случилось с голосом.

– Но ты хотя бы понимаешь, в какую сторону смотреть?

Митараи как будто вздрогнул и пристально посмотрел на меня.

– Вообще-то это вопрос…

Меня охватило странное беспокойство, а потом страх. Нет! Надо попробовать как-то поднять боевой дух.

– Может, мне с ними поговорить, а? Хоть какая-то польза от меня будет…

– Бесполезно. Надо сначала разобраться, а потом говорить… Нет, это слишком сложно. У лестницы есть низ и верх. Где же он все-таки стоял?.. Вот в чем проблема. Ответа может и не быть. Надо сыграть…

– Ты о чем?..

Такая манера разговаривать, конечно же, раздражала, и невольно возникала мысль, что Митараи поворачивает не туда, куда нужно. У меня в таких случаях возникало впечатление, что он, того и гляди, свихнется.

– Ладно, – сказал я. – Ответь мне на такой вопрос: почему тело Кадзуя Уэды лежало в такой позе, будто он танцует?

– А-а! Думаю, мы поймем это, если проведем целый день в этой комнате.

– В этой комнате?!

Я огляделся по сторонам. Сплошные книжные полки и больше ничего.

– Ты можешь выражаться яснее? Хорошо, давай так. Вчера убили этого Кусаку. Ты чувствуешь свою ответственность, и тебя это угнетает. Мне кажется, ты просто наудачу ляпнул, что трупов больше не будет, не разобравшись в этом деле…

– Тут ничего нельзя было поделать! – Голос Митараи выдавал боль и смятение. – Кроме него… но… нет, этого не будет… а сейчас…

Похоже, мой друг был явно не в ладах с реальностью. Но, как бы ни складывались обстоятельства, я никогда прежде не слышал от него эту фразу – «ничего нельзя было поделать», – если речь шла об убийстве.

– Знаешь, что я подумал… – сказал я. – А вот сейчас, слушая тебя, понял, что я прав. Мне кажется, Кусака покончил с собой.

Мои слова произвели на Митараи большое впечателение. Я бы даже сказал, мой друг был порядком потрясен. Помолчав несколько секунд, он медленно проговорил:

– Самоубийство… угу… Я об этом не думал. Такой, значит, вариант?..

Митараи сник и подавленно опустил плечи. Еще бы! О такой простой вещи не подумать… Я представил, какое у него сейчас настроение. И тут…

– Если мы скажем, что это было самоубийство, мы им еще больше тумана напустим.

Я разозлился:

– Киёси! Ты что, решил всех развести? Не понимаешь, что происходит, и корчишь из себя знаменитого сыщика? Ну ты даешь! Если не знаешь, лучше прямо так и сказать: не знаю. Профессиональные следователи мозги себе наизнанку вывернули, но так и не разобрались, что к чему. Дуришь людей и не краснеешь… Потом ведь позора не оберешься.

– Что-то я устал. Отдохнуть надо.

– И все-таки ты послушай!

Митараи молчал, и я стал излагать ему свои мысли. Я много думал над этим делом и имел о нем собственное мнение.

– Даже если мы признаем версию самоубийства, все равно ничего не понятно. Возьмем записку, приколотую к стене…

– Ага.

– Написана очень плохо. Автору явно недостает литературного таланта.

– То есть?

– Ну кто так пишет!