Дэвид Болдаччи - Последняя миля

Хьюи поглядел сквозь иллюминатор на белые облака внизу.

– Тогда мы сделали глупость. Мы были молоды и опрометчивы. И совершили ошибку.

– Ты сам в это не веришь, – отрубил Макклеллан.

– Конечно, верю, – Хьюи поглядел на него. – Я юрист. Я был членом конгресса более трех десятилетий. Я председатель, вероятно, самого важного комитета на Холме.

– Ля-ля-ля, фа-фа-фа, – помахал Макклеллан пустым бокалом. – Прямо сейчас это говна не стоит. Говно! Так что не вешай мне его на уши, мистер Великий и Могучий.

– Я генеральный директор компании, котирующейся на бирже, Мак, – увещевал Истленд. – Шестидесятые были да сплыли. Хью прав, мы больше не молодые отморозки с мозгами в заднице.

– Вот такой настрой и довел страну до выгребной ямы, в которой мы очутились, – Макклеллан нацелил на него палец. – Плохое случается, когда хорошие люди ничего не делают.

Истленд обменялся с Хьюи еще одним взглядом.

– Мы ведь прежде всегда ставили предложения на голосование, верно? – сказал Хьюи.

– Верно, – подтвердил Истленд.

– И я голосую за то, что если ситуация не изменится, – провозгласил Хьюи, – то мы отступим и не будем предпринимать дальнейших шагов.

– Поддерживаю, – заявил Истленд.

Макклеллан испепелял обоих взором добрую минуту, прежде чем сказать:

– Вы двое превратились в парочку настоящих додиков.

– Мы просто практичны, Мак, – ответил Хьюи. – И мы проголосовали. Ты признаешь результаты голосования?

– Подчинюсь, – буркнул Макклеллан. – Пока. Но если положение дел переменится, вы признаете тот факт, что мы должны прикончить этих сукиных сынов? – Не дождавшись от обоих в ответ ни слова, он возвысил голос: – Признаете? Или снова проголосуете и удерете, поджав свои окаянные хвосты?

– Если положение дел переменится, мы перейдем к действиям, – уступил Истленд, а Хьюи кивнул.

– Ты имел в виду, убьем , – уточнил Макклеллан.

– Если это потребуется, – сказал Истленд. – В тюрьму я за это не пойду. Это было слишком давно, и я считаю, что расплатился за все. Мы сделали для мира много хорошего.

– Аминь, – поддержал Хьюи. – Пожизненное служение. Это все искупает. Даже то, что мы совершили, – добавил он. – Пятьдесят лет праведной жизни против пары опрометчивых поступков, о которых мы теперь сожалеем. За годы я помог многим людям. Моя совесть чиста. Бог меня простил, я в это искренне верю.

– Я чувствую то же самое, – подхватил Истленд. – Я жертвовал миллионы на благотворительность. Старался сделать мир лучше. Я даже финансировал программы для детей черных и мексиканцев. Протягивал им руку помощи. Вы знаете, у очень многих из них отцы сидят по тюрьмам. Очень прискорбно. Но я примирился со своим прошлым. Мне по душе то, каким человеком я стал. Всякий совершает ошибки по молодости. Как и мы. Но мы уплатили долг, так сказать.

– Может, вы и жалеете о прошлом, но я – черта лысого! – огрызнулся Макклеллан.

– Тебе надо прекратить подобные речи, – предостерег Истленд. – Климат переменился. Нельзя быть шефом полиции, даже в Миссисипи, и рассуждать подобным образом. Ты просто не можешь. Можешь так думать, если хочешь, но ради бога, держи эти мысли в голове.

– Само собой, политкорректное полицейское дерьмо, – прорычал Макклеллан. – Только не говори, что превращаешься в одного из этих придурков.

– Я только говорю, – втолковывал Истленд, – что мир изменился. Мне приходится иметь дело с несколькими черными генералами. Мой финансовый директор – черный. У меня даже есть черный друг.

– У меня есть черные члены комитета, – присовокупил Хьюи. – А представляя Миссисипи, я, безусловно, имею множество черных избирателей. Не то чтобы я был согласен с большинством их окаянных требований, по сути сводящихся к милостыне от государства. Но они есть и никуда не денутся.

– Чушь собачья, держу пари, вы всех их любите будь здоров, – пренебрежительно бросил Макклеллан. – Любите как белых.

– Конечно, нет, – заспорил Истленд. – Но мы все равно вынуждены иметь с ними дело. В том-то и суть.

– В свое время мы дали хороший бой, – изрек Хьюи. – И, к сожалению, проиграли. Мы должны смириться с этим. Это не меняет того, что мы думаем, но это не должно сказываться на образе наших действий. Иначе я лишусь своего кресла, а Дэнни – своей компании. Все осложнилось, Мак. И тебе это известно. Мы должны отвечать за это. В самом деле должны. Но об убийствах я сожалею. Были и другие способы донести наше мнение. Мы не должны были убивать – во всяком случае, детей. Я до сих пор об этом думаю.