Йенс Лапидус - Стокгольмское дело

За спиной, в полутора метрах, – обрыв. Никола представил эту пропасть и, даже не оборачиваясь, почувствовал, как сильно кружится голова.

– Да, – сказал он как можно тверже. – Я встречался с Мюрреем. Но не для того, чтобы стучать. Клянусь могилой бабушки. Я не сказал ему ничего, что могло бы нам навредить

– Хоть хером клянись! Тайная встреча со снютом…

Дыхание участилось, надо говорить спокойно.

Проскочила первая молния.

Никола поморщился.

– Я встретился с ним, чтобы узнать, что у них нового по Шамону.

– А то без свиней не разберемся.

– Нет. Мы застряли. И он рассказал…

– Что?

Никола достал из кармана мобильник. Он записал разговор с Мюрреем – хотел потом прослушать и проанализировать: слова, интонации… похоже, эта запись спасла ему жизнь.

Когда он остановил запись, Белло опустил пистолет.

– Черт знает что, Белло. Мы не за теми охотились. Шамон и Юсуф все время пользовались этим аппом . Кончилось тем, что мы пришили невинного человека. Юсуф не продавал Шамона, Белло.

Эмили считала себя рациональной и обдумывающей свои поступки личностью. Положительная ли это черта? Наверное, да. Положительная. Она тщательно оценивала достоинства и недостатки, анализировала последствия, умела посмотреть на себя со стороны, старалась понимать и контролировать мотивы своих действий.

Но, может быть, этим замечательным качествам есть и другое название? Занудство? Неуверенность? Ей трудно на что-то решиться, она оттягивает решение, вместо того чтобы сделать шаг и идти дальше. Верен шаг или неверен – покажет время. Нельзя же тянуть до бесконечности, дожидаться, пока не уплывут все шансы на что-то повлиять.

Иногда ей казалось, что именно эти черты, рациональность и основательность, черты, которые принято считать преимуществом, и есть ее главный недостаток.

Она была в гинекологическом отделении Южного госпиталя. То же самое: вечная нерешительность. Идет восемнадцатая неделя. Последний шанс сделать аборт. Потом нужны будут так называемые «веские причины». К примеру, девочка-подросток, не сообразившая вовремя, что беременна. Или серьезная патология плода.

У Эмили никаких таких «веских причин» и в помине не было.

Итак: сейчас или никогда.

Пока еще можно.

Она ДОЛЖНА принять решение.

Накануне они с Йоссан проговорили полночи. Эмили открыла ей свою тайну: я беременна. Йосефин, которая только что подправила ботексом губы, Йосефин, постоянная посетительница вновь открытого бутика «Шанель» – эта самая Йосефин была единственным человеком в мире, с кем ей было легко и приятно разговаривать. И она же была первой, кому Эмили решилась открыть свою тайну. Ни Аннели, ни Маркус, ни старые подруги по Йончёпингу, ни родители – никто ничего не знал.

– Самое позднее – завтра.

Перед ней стоял бокал «сансер».

– Можешь понюхать, – сказала Йосефин, – тоже хорошо. Но выпить, ясное дело, лучше. А что говорит отец?

– Если бы я знала, – соврала Эмили.

Только что отремонтированная кухня Йосефин сверкала чистотой и ультрасовременной техникой.

– Помнишь, пару лет назад я встречалась с парнем из «Линдхаг Орре»?

– Тот, с галстуком «Гермес»?

– Забавно, что ты помнишь галстук. Мне он и понравился из-за галстуков.

– Лиловый, с маленькими подковками. К его зеленым глазам – конец света, – улыбнулась Эмили.

– Вот-вот! А я не рассказывала, что залетела от этого конца света?

Йосефин сделала глоток вина и прикрыла глаза. То ли наслаждалась вкусом, то ли вспоминала.

На улице медленно темнело. Норр Меларстранд, сумерки в конце мая: темно-синее небо, трепещущие в воде отражения уже зажженных уличных фонарей, силуэты машин. Звезды такие яркие, что свет их пробивается даже сквозь багровое городское зарево.

Эмили тоже взяла бокал и покрутила, глядя, как переливается зеленовато-золотистая маслянистая жидкость. Может, все-таки выпить глоток? Какая разница, если завтра аборт?

– Не рассказывала, – прервала она затянувшуюся паузу. – И что дальше?

– Я хотела сохранить ребенка. А он не хотел. Обсуждали, обсуждали… а у меня в то время, как назло, завал с работой. Помнишь, когда EQT распродавал фонды? Даже спала в конторе. И не одна. Угадай, кто?

– Магнус Хассель?

– Андерс Хенрикссон. Мы чистили зубы бок о бок в туалете на девятом этаже.

– Йоссан… кончай стёб. Что с беременностью?

– Прервала.

Эмили сжала бокал и тут же отпустила: побоялась раздавить.