Феликс Фрэнсис - Азартная игра

Он немного сгорбился и смотрел в стол.

– Так о чем именно сожалел Геб? – спросил я.

– Он сказал, что сожалеет о том, что узнал все это, – вздохнув, ответил Патрик. – Я проявил непростительную небрежность. Сглупил, оставил документ у ксерокса. Геб его там и нашел.

– И что же ты велел ему сделать? – вот уже в третий раз спросил его я.

– Принять то, что ему предлагают, – ответил Патрик и поднял на меня глаза. – Но он вдруг захотел больше. Гораздо больше. Слишком много. Не по чину.

Очевидно, что и Геб был далеко не святым.

– И ты решил его убить.

Он кивнул.

– Геб оказался набитым дураком, – злобно пробормотал он. – Мог бы принять мое предложение. Очень щедрое предложение. И ты можешь получить столько же. Миллион евро.

– Меня от тебя тошнит, – сказал я.

– Два миллиона, – быстро сказал он. – Я сделаю тебя богачом.

– Деньги, омытые кровью, – пробормотал я. – Значит, такова сегодня цена за сокрытие мошенничества и убийства?

– Послушай, – начал он. – Мне страшно жаль, что так вышло с Гебом. Я любил этого парня, был категорически против его убийства. Но они не послушали. Настояли.

– Они? – спросил я. – Не иначе как Юрий Джорам и Димитр Петров?

У него даже челюсть отвалилась.

– Да, да, – кивнул я. – Полиция знает о Джораме и Петрове, это я им рассказал. Я им все рассказал.

– Ах ты мразь! – с ненавистью воскликнул он. – Жаль, что Петров не пристрелил тебя тогда вместе с Коваком!

Все это время я держал мобильник в левой руке. Это был один из новомодных навороченных смартфонов, в многочисленные функции которого входила и диктофонная запись.

И я записал каждое слово, произнесенное им.

Надавил на кнопки и воспроизвел конец нашей беседы. Патрик так и окаменел, сидя в кожаном кресле, слушал и смотрел на меня с ненавистью и страхом.

«Жаль, что Петров не пристрелил тебя тогда вместе с Коваком».

Голос из крохотного динамика имел какой-то металлический призвук, но в том, что принадлежит он именно Патрику Лайалу, сомнений не было.

– Мразь, ублюдок, – снова пробормотал он.

Я взял записку со стола, сложил ее, вышел в коридор и направился к себе в кабинет звонить старшему инспектору Томлинсону. Но едва успел снять трубку, как с улицы донесся пронзительный крик.

Я высунулся из окна.

Патрик лежал лицом вверх посреди тротуара, вокруг головы уже начала расплываться лужица крови.

Он выбрал кратчайший путь на волю из своего кабинета на четвертом этаже.

Из окна – прямо вниз головой.

И разбился насмерть.

Через шесть недель мы с Клаудией отправились на похороны Геба Ковака, которые должны были состояться в крематории Хендона. Коронер из Ливерпуля наконец-то выдал разрешение.

Всего присутствовали пятеро скорбящих, считая нас с Клаудией.

Из Чикаго прилетела Шерри, собиралась забрать прах брата и увезти его в Штаты. Накануне мы с ней посетили нотариальную контору «Парс Бин энд К°», что неподалеку от Флит-стрит, чтобы получить копии письменных показаний под присягой для суда, который затем должен был утвердить изменения в воле покойного. После чего уже не я, а она, его сестра-близнец, должна была стать единственной наследницей его состояния и имущества. Уверен, Геб хотел бы именно этого. Что до меня, то я оставался его душеприказчиком – с тем чтоб завершить сделку по продаже квартиры и предпринять еще целый ряд шагов, довольно необычных.

Я написал всем американцам по адресам, найденным в темно-синем рюкзаке Геба, уведомляя их о безвременной его кончине. А также о том, что их хитрая схема по использованию его кредитных карт для ставок в Интернете приказала долго жить. Я также заверил их, что они могут не беспокоиться, к властям я обращаться не стану, и они уже больше не услышат обо мне до конца своих дней. И еще я не забыл предупредить их, что также не желаю больше о них слышать, пусть даже деньги, выплаченные ими авансом Гебу, теперь пропали навсегда. Затем я потратил наличность, обнаруженную в рюкзаке, оплатив все долги по кредиткам, и, используя полученное от коронера письменное распоряжение, закрыл все счета.

Из Мерсесайда на похоронную церемонию прибыл старший инспектор Томлинсон, в часовне он расположился перед Клаудией и мной, одетый все в тот же скверно сидящий костюм, который был на нем в день нашего знакомства, в конторе «Лайал энд Блэк». С тех пор не прошло и трех месяцев, но мне казалось – целая вечность.

Компании «Лайал энд Блэк» больше не существовало.