Джон Харвуд - Мой загадочный двойник

А теперь я должна сделать признание. Я долго колебалась, говорить тебе или нет, но сегодня утром решила все-таки сказать. Поменяйся мы с тобой местами, мне бы хотелось, чтобы ты ничего от меня не скрывала, твердо зная, что я тебя люблю и никогда не стану судить строго; поэтому и я не стану ничего утаивать от тебя.

Еще в поезде Феликс выразил мнение, что до истечения трехнедельного срока нам следует жить порознь, но я отказалась расставаться с ним.

— Нас в любой момент могут разлучить, — заявила я, — поэтому каждое мгновение, проведенное вместе, бесценно.

— Но мы должны жить раздельно до бракосочетания. Я взял тебя под свое покровительство и не хочу, чтобы ты когда-нибудь пожалела… подумала, что я злоупотребил твоим доверием.

На том разговор тогда закончился, но вечером после ужина — мы были единственными постояльцами и ужинали у камина в гостиной — Феликс вернулся к нему. Его рука обнимала мои плечи; мои пальцы нежно перебирали его темные кудри; время от времени он целовал меня в висок или в щеку, и всякий раз, когда наши губы встречались, дыхание мое учащалось и я льнула к нему теснее, а Феликс с дрожью вздыхал и мягко отстранялся от меня.

— Если мы снимем коттедж, — сказал он, — нам будет еще труднее держаться врозь, живя под одной крышей.

— Я не хочу держаться врозь с тобой, — ответила я. — Моя репутация навсегда погублена в глазах людей вроде Трейлов, и меня это нисколько не волнует. Хозяева примут нас за мужа и жену, мы поклялись друг другу в вечной любви, я ношу твое кольцо, и если мой отец выследит нас… я не хочу умереть, не познав…

— Но, любимая моя, даже в самом худшем случае — если меня арестуют за твое похищение и нападение на Нейлора, а тебя насильно увезут в отцовский дом — нам просто придется дождаться твоего совершеннолетия; твой отец не посмеет тебя тронуть.

— Мой отец способен на все; он считает, что на сильных мира сего закон не распространяется. Я так и не избавилась от ужасной мысли, что именно он убил Клариссу. Не собственными руками, конечно, а наняв разбойников, чтобы столкнули экипаж в пропасть. Никогда не забуду, с каким лицом он сообщил мне о смерти сестры.

— Но ведь было установлено, что произошел несчастный случай. Я сам слышал в Риме разговоры о молодой чете, трагически погибшей, когда лошадь понесла.

— Хочется в это верить. Я надеюсь лишь, что Кларисса умерла счастливой — такой же счастливой, как я сейчас, — добавила я, опять придвигаясь ближе к Феликсу. — Давай завтра же арендуем коттедж — за пределами города мы будем в большей безопасности — и раз и навсегда покончим с разговорами о раздельном проживании.

— Розина… ты понимаешь, что это значит?

— Не совсем… но примерно представляю. Я доверила тебе свою жизнь — так почему бы не доверить… и все остальное?

Он сжал меня в объятиях, но потом протяжно вздохнул и отодвинулся прочь, внезапно помрачнев:

— Розина, я должен кое в чем признаться. Я собирался сказать тебе еще в Лондоне, но времени не было…

— Я приму с пониманием все, кроме признания, что ты уже женат.

— Нет, не это, но… я не всегда жил монахом. Если бы только я знал, что мне суждено встретиться с тобой, я бы никогда даже не взглянул ни на одну другую женщину, но, увы… Я не давал никаких обещаний и не нарушил никаких клятв, но я… вступал в телесную близость прежде, о чем сейчас глубоко сожалею. Поэтому тебе следует хорошенько подумать, хочешь ли ты по-прежнему выйти за меня замуж. Какое бы решение ты ни приняла, я буду оберегать и защищать тебя до последнего своего вздоха…

— Мне нужно лишь одно: быть уверенной, что ты любишь меня всем сердцем и что никакая другая привязанность — ничего из твоего прошлого — никогда не встанет между нами.

— Я клянусь тебе всем, что есть в мире святого! Если ты хочешь спросить меня о чем-нибудь, о чем угодно, — спрашивай, и я отвечу со всей прямотой… только…

— Только?..

— Только если ты действительно в силах простить меня, не лучше ли нам начать совместную жизнь с чистого листа, не оглядываясь в прошлое?

Феликс встал, подбросил топлива в камин и вышел из гостиной, пробормотав что-то насчет хозяйки и завтрака. Неподвижно глядя на раскаленные докрасна угли, я осознала, что он не сказал мне ничего такого, о чем я не догадывалась бы. Но буду ли я больше уверена в его любви, если узнаю все о каждой женщине, которую он обнимал когда-либо? Разве не будет это знание мучить меня, сколь бы я ни старалась от него отрешиться? И не кончится ли дело тем, что при каждом поцелуе, каждом объятии я стану ревновать, представляя на своем месте другую?