Курт Ауст - Судный день

Плотник говорил тихо, почти шепотом, но ветер за окном, к счастью, стих, и в ночной тишине я хорошо слышал его слова. Плотник сказал, что хочет спросить священника кое о чем. В ответ вновь послышалось “да”, но на этот раз немного нетерпеливое. Запинаясь, плотник попытался объяснить, в чем дело, однако тщетно. Наконец он выдавил:

– Тем, кто совершил убийство человека, – можно ли им в Судный день надеяться на помилование?

В ответ пастор прочел длинную проповедь о пятой заповеди, сказав, что Господь решает, кому жить и кому умереть, и что желающий искупить вину должен безоговорочно отдать себя на Суд Божий.

“И надеяться на лучшее”, – подумал я.

Похоже, такой ответ не успокоил плотника, и тот с прежней тревогой поинтересовался, нельзя ли считать определенные обстоятельства убийства смягчающими. Священник задумался, и его раздумье длилось так долго, что я забеспокоился: вдруг меня заметят и плотник спрыгнет вниз и схватит меня?.. Но Якоб в конце концов проговорил, что “не может дать ответа. На все Господня и Христова воля”.

Решив, что услышал достаточно, я осторожно спустился вниз и через заднюю дверь выскользнул на улицу. Мороз обжигал щеки, поэтому я торопливо справил нужду и поспешил вернуться в тепло.

Когда я открыл дверь в трактир, плотник как раз опустился на скамейку и махнул Марии, чтобы та принесла ему пива. Сейчас я видел его со спины – плотник казался мне спокойным, однако, подойдя к столу, я заметил, что он съежился и будто оцепенел от страха, который был вызван мыслями о событиях прошлого и о предсказаниях того, что ожидает нас в будущем.

“Есть ли оправдание его поступку?” – задумался я. Судя по отзывам, граф был человеком неприятным, но я вспомнил его тело в кузнице – мертвое и такое одинокое, и этот образ стал для меня ответом.

Кто, кроме Бога, осмелится вершить суд жизни и смерти?

Никто – откликнулось у меня в голове.

Я почувствовал на себе чей-то взгляд и поднял голову: на меня вопросительно смотрел Томас. Чуть кивнув, я почесал грудь. Сомнений не оставалось – возле нас за столом сидел убийца.

Томас беззвучно вздохнул и откинулся на спинку стула, который жалобно заскрипел. Вздохнул профессор явно с облегчением.

Хозяин был погружен в раздумья и едва ли вообще заметил, что мы с плотником выходили. Когда Томас наклонился к нему и заговорил, фон Хамборк вздрогнул.

– Это предсказание Нострадамуса… Имеется оно у вас на языке оригинала? – спросил Томас.

– Да… Да, имеется. Сейчас принесу, – он вскочил и в замешательстве замер возле стула, – тогда, наверное, я и супругу проведаю. Посмотрю, все ли с ней в порядке…

– Непременно! – одобрил Томас таким тоном, будто трактирщик предложил нечто необычайно мудрое.

Из кухни дивно пахло пирогом, отчего у меня чуть слюнки не потекли. Сладким меня не баловали. В Хорттене мы к такому не привыкли: если торговля в базарный день шла бойко, а хозяин был в добром расположении духа, то он покупал нам по леденцу, а в профессорском доме сладкое подавали, лишь когда принимали каких-нибудь особых гостей или по праздникам.

Хозяин вернулся, как раз когда Мария ставила на стол блюдо с марципановыми пирожными. Томас предложил сначала попробовать десерт, а потом разобраться с предсказанием.

– Отдельно – агнцы, и отдельно – козлищи, – сказал он, но никто не засмеялся.

Усевшись, я занял два стула: мне хотелось послушать, о чем Томас разговаривает с хозяином, но не хотел сидеть слишком близко к человеку, застывшему, будто соляной столп, по другую сторону от меня. К человеку, который совсем недавно сознался в убийстве. Поэтому, когда Мария вернулась к столу, она растерянно огляделась, выбирая место, а затем – я не понял почему – уселась на стул трактирщицы в конце стола.

Пирожные оказались отличные. От них пахло розовой водой и еще чем-то, что Томас назвал кориандром. Мы оба набросились на пирожные так, будто горячего блюда прежде и не ели. Мария тоже не отставала от нас, но сам хозяин мрачно ковырял в тарелке, и плотник вообще вряд ли заметил пирожные, а Бигги только покачала головой, когда ей предложили десерт.

Ели мы молча.

Доев, Томас провел пальцем по краю тарелки, собрав все до последней крошки, отодвинул тарелку и осторожно дотронулся до черной книги, лежавшей на столе возле трактирщика.

– Где именно тот отрывок? – спросил Томас.

Взяв в руки книгу, фон Хамборк раскрыл ее и вытащил пожелтевший листок, заложенный между первыми страницами. Он разгладил бумагу и положил ее перед Томасом.