Ингер Фриманссон - Крысоловка

Кто это читает? Бабушка? Дрожащий старческий голос…

Спи-засыпай, доченька. Спи, уже поздно, ночь на дворе.

Потянулась. Белым жаром окатила боль.

Она лежала на спине, голова вывернута вбок Вдох. Выдох. Грудь точно стянута обручем. Ребра сломаны.

Мама-мамочка-помоги-мне.

Ускользнула. Как приятно. Седая старушка. Белые волосы стянуты в пучок на затылке.

Господь к себе призывает. Невеста Господня.

Вынимает заколки одну за одной. Рядком кладет на стол. Волосы длинные, редкие. Падают на бабушкины плечи. Прямо на глазах Ингрид старушка обращается в ведьму. Ведьму из черничного леса. Из пряничного домика. Тянет костлявые пальцы.

Что с тобой, деточка?

Что со мной? Где я?

Лежу все тут же. Шевельнуть рукой. Не могу. Будто гиря вместо руки. Вместо обеих рук.

Землетрясение? Ослепла? Ничего не видно. Глаза открыты.

Кончиками пальцев. Пощупать.

Боже, Боженька, куда же я попала?..

Кухня в крови, пятна на стене, повсюду.

Осколки фарфора. Среди осколков – недвижно, распростав безжизненные…

Роза быстро захлопнула дверцу, схватила коврик. Накрыла. Опустилась на колено, подняла еще теплое тельце. Голова болтается. Длинный хвост повис. Кровь и какие-то сероватые подтеки.

– Нэлья, – прошептала она. – Нэлья…

Но всё. Слишком поздно. Почувствовала, как затряслись плечи.

Подошла к шкафу. Достала обувную коробку. С туфлями на шпильках, которые надевала лишь однажды. На вручение Августовской премии в концертном зале Бервардхаллен. Анние уломала. Она не хотела, сгорала от стыда и злости. Это было сразу после срыва.

Анние уговаривала:

– Тебе нужно общество. А его там не будет. Наши книги ни в одну номинацию не попали. Ты ведь знаешь его. Зачем платить кучу денег за то, чтобы смотреть, как награждают чужих авторов? Ты же знаешь его скупость.

Она и поддалась на уговоры.

Туфли. На один-единственный раз. Достала туфли, поставила на пол. В коробке клубок пыли. Отнесла коробку на кухню, вытряхнула, протерла начисто. Целая простыня из ситца, расстелила салфетку на дне коробки, разгладила складки – настоящее ложе. Салфетки эти специально под чашку подобраны. С теми же цветочками. Две чашки, салфетки и свеча. Когда-то всё купил Томас – в подарок. В июле. Салфетки ни разу не пригодились. У нее не бывало гостей. Две чашки в цветочек – и никого. Нет, одна. Вторая обратилась в осколки, перепачканные кровью.

Нэлья…

Зверек лежал у нее в ладони. Лапки врастопырку, безжизненная. Крошечные, такие милые пальчики скрючены. Коготки едва разглядеть.

Взяла другую салфетку, завернула. Прикрыла тельце белым. Уберегла от тьмы. Влезла в сапоги. Почва под березой мягкая, песок да хвоя. Легко копалось. Глубоко. Рядом с местом, где покоился Акела. Мазнула вокруг конусом света от карманного фонарика.

Фиалки. Сорвала несколько стеблей. Уложила в ямку. Прежде чем опустить туда картонку.

В доме все должно быть как всегда. Она навела чистоту. Всё вытерла.

Стеганый коврик лег на подвальный люк.

Спать.

Всё как всегда.

Ничего не произошло.

Ничего не случилось.

И тотчас – звук. Урчание. Из сумки. Только сейчас заметила. Большая сумка из коричневой замши. Потянула к себе. Открыла.

Звук издавал мобильный телефон. В точности как у нее. Поднесла к уху. Голос звучал четко, но испуганно:

– Ингрид, где ты? Что-то случилось?

Затаила дыхание.

– Девочка моя любимая! Отвечай, я волнуюсь…

Она выключила телефон.

Взяла лопату и снова вышла на улицу.

Клочки всплывают в памяти.

Мое.

Имя.

Ингрид Маргарет Андерссон. Родилась девятого сентября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года в Йончепинге. У папы и мамы Андерссонов. Эдвин и Вега. Мои родители, а я старшая дочь.

Я хорошая дочь? Очень хорошая? Старалась быть такой.

От слез липко.

Пошевелила рукой, удалось согнуть в локте. Лежа на спине в полной темноте, она коснулась мокрых ресниц.

Плакса. Но здесь. Любой бы плакал.

Потому что она внутри кошмара.

Ингрид Андерссон Брун.

Здоровенный нос Никсона…

– А у тебя здесь чудесно. Милый книжный магазинчик. Настоящее гнездышко! Стану ходить сюда с превеликим удовольствием. На этот раз, Ингрид, я принес просто лакомые кусочки. Книги станут разлетаться, как мороженое в аду. Обогатишься, что твой тролль.

Все эти новые глянцевые обложки… Выложил их на стол в подсобке. Там же, куда когда-то уложил ее Титус. На спину, вот как сейчас. Прямо на красную скатерть, которую купила она, чтобы создать в подсобке уют. Задрал ей юбку… да, она стала носить юбки. Внезапно почувствовала себя женщиной. Хотела быть женщиной.